Темнота в солнечный день

– Еще бы, – сказал Митя со спокойной гордостью профессионала, глядя на горку крохотных, меньше сантиметра, золотисто-поджаренных кубиков. – Это, Рубенс, обыкновенная жареная картошка. Картохиум вульгарис. Режется толстыми ломтиками, потом эти ломтики режутся на такие вот малехонькие кубики, а потом – как обычно.

– Уважаю, Митрий, – серьезно сказал Рубенс. – А вот у меня кулинарных талантов ни малейших. Обычный холостяцкий набор: яичница-пельмени-котлеты магазинные. Ну, еще куру с грехом пополам в духовке запеку. Уважаю, маэстро… и завидую искренне.

Что греха таить, слышать это Мите было приятно: его умению завидовал человек, владевший умением, которому завидовал сам Митя.

– И «Плисочка»… – жмурясь, как кот на сметану, сказал Рубенс. – Две маленьких слабости у меня в жизни: «Плиска» и… – Он смущенно замолчал. – Пардон, Марина, чуть пошлость не сморозил…

– Ничего, – весело сказала Марина. – Я девочка большая, у меня даже любовник есть, и вы сами понимаете кто. Не сказали бы вы никакой особенной пошлости, мне кажется. Что-нибудь вроде «…и доступные блондинки». Да?

Она была не просто весела, прямо-таки в игривом настроении – да, эскулапы должны были ее обнадежить очень серьезно… У Мити душа за нее радовалась заранее. Но в подсознании прочно угнездился вопрос номер три…

– …и доступные шатенки, – признался Рубенс. – Есть у меня такая маленькая слабость… Это ж никакое не извращение, правда?

– Конечно, – сказала Марина. – У меня вдруг тоже вот обнаружилась маленькая слабость – лихие аюканские почтари. В одном-единственном экземпляре, но мне больше и не надо… Митя… ты сегодня мне что купил?

– «Токай».

– Мить… – В ее голосе явственно прозвучали умоляющие нотки. – А можно и мне сегодня «Плиски»? Чуть побольше обычной винной порции. Не бойся, я надираться не собираюсь, но хочется принять на душу чуть побольше обычного. Всё ведь будет под твоим чутким присмотром, Митенька…

Конечно, эти умоляющие нотки были в какой-то степени наигранными, но все равно было приятно, что она просит у него разрешения, как у хозяина, к тому же в присутствии мужика старше Мити на десять лет, самого настоящего художника.

– Будет тебе «Плиска», и не наперстком, – сказал Митя. – Как только скажешь наконец подробно и внятно, чем закончилось в клинике. Я ж как на иголках сижу. Рубенс – мужик свой, при нем можно, это ж, в конце концов, не о гинекологии речь идет…

– Подробно не смогу, – сказала Марина. – Я ж не видела, что со мной проделывали, знаю только, что исследовали какими-то приборами, но не больно. Ничем не кололи, ничего такого. Расспрашивали много, но все это не повторить, да я и не запомнила многого… А вот внятно – пожалуйста. – Она старательно выговорила, явно повторяя чьи-то слова: – «Конечно, стопроцентной гарантии нельзя дать никогда и ни для чего, но шансы вернуть вам зрение огромные». Вот так сказали в заключение.

– Профессор этот? Светило?

– Митька, ну какой ты… – рассмеялась Марина. – Они не представлялись, откуда мне знать, кто был кто? Но санитарка, когда меня потом провожала в палату, сказала: «Там и шантарский профессор был, большущий спец по глазам, на Запад лекции читать ездил». С таким почтением это у нее прозвучало… У меня еще больше надежды прибавилось. В общем, послезавтра положат на операцию.

– Надолго? – вырвалось у Мити.

– Они не сказали. Такое впечатление, что и сами пока сказать не берутся. Обронили: на неделю самое малое…

Митя принес третью коньячную рюмку, наполнил все. Опять-таки привычно, осторожно протянул правую руку Марины так, чтобы она коснулась ножки бокала кончиками пальцев. Оторвал от ее половинки цыпленка ножку, навел на косточку пальцы Марининой левой руки. Курица хороша еще и тем, что слепым управляться с ней гораздо проще, чем с какими-то другими кушаньями, – не нужно никаких ножей-вилок-ложек, можно преспокойно есть руками. Тем более что они не в ресторане, не на банкете – на домашнем застолье. Так что и зрячие преспокойно могут обойтись руками.

– За успех! – сказал Митя.

Рубенс чисто машинально потянулся было чокнуться, но тут же отвел руку, сообразив, какая это трудная задача для Марины. Опрокинули до донышка. У Мити с Рубенсом прошло отлично, а вот Марина чуточку закашлялась, но предвидевший такой оборот Митя проворно подсунул ей стакан с лимонадом. Она запила, и все уладилось. С удовольствием откусила кусочек цыпленочьей ножки, прожевала. Шеки быстро раскраснелись.

– А вот интересно, Виталий… – сказала она. – Когда я буду видеть… Если вы с меня второй портрет нарисуете, будет видна какая-нибудь разница? Между мной прежней и нынешней? В глазах, в лице…

Рубенс думал долго и, сразу видно, старательно. Потом пожал плечами:

– Вот честное слово, Марина, не знаю, что и сказать. Не было у меня таких случаев… да и в истории живописи я что-то подобного не припомню. Я так думаю, тут только экспериментом и можно решить. Нарисую вас зрячую, все вместе посмотрим, будут ли отличия…

Школьные годы чудесные…