Корм внимательно осматривал дорогу с покосившимися фермерскими домишками по сторонам, маленькими перекрестками с навесами для продажи овощей и фруктов, с остановившимися возле них машинами покупателей — он осматривал всю эту благодатную землю больших равнинных штатов, усталую и ленивую, погруженную в закат, умиротворенную, как для молитвы своему огненному богу.
— Он тоже спросил меня о тебе, Корм. Хотя не в его характере задавать вопросы, — тихо сказала Люсиль и надолго замолчала. — Он спросил, ты ли это.
«Вот сейчас! Вот сейчас!» — сказал себе Корм. Уже в который раз похолодело и стянуло все его лицо.
— Я родила ребенка, Корм, — едва слышно вымолвила Люсиль. — Ты не знаешь, ты не мог этого знать, тогда ты, наверное, был уже в больнице… — Она улыбнулась горькой улыбкой, и тонкие косые морщинки пролегли в уголках ее нежного рта.
— Мы выносливее мужчин, Корм, хотя и кажемся слабыми…
— Ты мне ничего не говорила!
— Мы расстались, и каждый пошел своей дорогой! — Она будто прощала его.
Корм приоткрыл рот. Перевел дух. Все вокруг него обесцветилось и оглохло.
— Я родила мертвого ребенка, Корм!
Он все еще продолжал высматривать белый «шевроле», но уже не видел и не слышал ничего.
Люсиль! Что же нам осталось, Люсиль?
Он был началом, Джой — концом. Как Бекки Уэскер для него…
И какое это имеет значение, кто такой Джой? И кто такой я?
«Да и кто мы на самом деле?» — спросил себя Корм.
Он попытался представить себе лицо Джоя, но под раскаленным закатным небом увидел себя, свое выбритое, энергичное лицо с длинными, свободно ниспадающими волосами; вся жизнь его рассыпалась и прошла в одно мгновение, как будто ее и не было…
Они отъехали уже довольно далеко, но белого «шевроле» нигде не было.
«Нет его! — сказал себе Корм, пока разворачивался. — Или он потерял наш след, или вообще не ехал за нами».
Он чувствовал себя обманутым, ограбленным. Он не думал о том, что будет делать, если они встретят полицейского, и лишь понял, что недовольство и его холодное безразличие направлены против него самого и что самое лучшее — это вернуться в кленовую рощицу к остальным, пока еще не стемнело.
Люсиль молчала.
Они ехали быстро. Мимо все реже проносились со свистом встречные машины. Наконец снова свернули на пустынную проселочную дорогу, к синеватому уюту лесочка. В озаренных гаснущим светом глазах Люсиль тлели глубокие, чистые, вспыхивающие время от времени далекие отблески.
В рощице Марвин Стивенс снова забрался на крышу своего маленького «форда» и погрузился в ритмичные подвывания Зубастого. Несколько девушек с увлечением танцевали, сшибаясь бедрами и восторженно вскрикивая при каждом точно отмеренном ударе. Дэби Лин и Дэзи Лин сидели в кругу пеших хиппи, которые вытащили из своих бездонных торб консервы из фасоли со свининой и банки с пивом. Некоторые уже расстелили свои засаленные спальные мешки и лежали на них. В «корвете» под кустами целовались Джой и Бекки Уэскер.
Корм направился к ним. Он почувствовал, что большинство хиппи следят за ним глазами, и, расслабив плечи, зашагал еще развязнее. Сухая трава зазмеилась вокруг широких штанин его джинсов.
— Корм! — окликнула его Люсиль, но он даже не оглянулся.
Когда он склонился к низкой кабине «корвета», те даже не отпрянули друг от друга.
— Есть одно место, — сказал Корм, — на двадцать четвертой миле от Сноудена в сторону Менсфилда! С чудесной в это время видимостью и только что выкрашенной, прямой, как натянутая нитка, почти двухмильной осевой линией.
Джой спокойно глядел на него. Но Корм заметил — обнаженные руки Бекки Уэскер еще сильнее обняли его загорелую шею.
— Я не очень-то знаю дорогу.
— Тебе ее покажут!
Корм повернул голову к истлевающим, будто мечами пронизывающим рощицу со стороны запада лучам заката.
— С какой стороны предпочитаешь солнце — слева или справа?
Джой безучастно пожал плечами.
— Тогда поехали к Менсфилду.
— Ты жутко учтивый тип.
— Скорость?
— Как предложишь!
— Максимальная?
— Согласен.
— Впрочем… — Корм задумался, потом спросил: — Ты знаешь правила, не так ли?
Из глубины машины на него с упреком смотрели невинно-голубые глаза Бекки Уэскер.
«Дурочка! — беззлобно подумал Корм. — В два раза красивее Люсиль, в сто раз красивее всех, кого я любил… Но с Люсиль ее не сравнишь, ни ее, ни всех остальных!»
— Через двадцать минут, — сказал он.
Джой улыбнулся — без иронии и без испуга.
— Хорошо.
Они сверили часы. На миг Корму показалось, что он слышит удары своего сердца. В рощице было тихо. Даже Марвин Стивенс выключил свой магнитофон.
Он круто повернулся и, не глядя ни на кого, зашагал к машине.
Красные волны импульсами пробегали в круглых зрачках радиорелейного аппарата.
— Элвис!
— Вижу тебя, Мейлер!
— Мне кажется, картина ясная!
— И я так думаю, Мейлер!
Обе машины неспешно двигались одна за другой.
— Включаю Долфи, Элвис!