Эдмония вылущивала несколько зерен — только несколько — из первого попавшегося под руку початка и, не глотая слюну, медленно разжевывала их — зубы у нее были словно искрящийся перламутр. Минуту, а иногда и больше, она молча месила во рту мякоть зерна, и белый как мел крахмал выступал на ее пухлых губах. Линдси, не меньше разбиравшийся в кукурузе, картофеле и любых других овощах, фруктах и мясе, необходимых для их ресторана, славившегося свежими продуктами и хорошими поварами, терпеливо наблюдал за ней. Наконец, довольно долго помесив во рту белую кашу, Эдмония проглатывала ее и кивала в знак одобрения или неодобрительно водила глазами по сторонам. И никакие уговоры фермеров и даже уступки в цене не могли склонить Линдси Грэйвса купить початки, не понравившиеся Эдмонии. Он непоколебимо верил, что она обладает каким-то сверхъестественным чутьем — и не только потому, что заботилась об их хранении, а потому, что безошибочно угадывала, в какой почве они зрели, поливали их или нет, использовали ли удобрения, — будто собственная ее горячая кровь смешалась некогда с соками земли.
Линдси Грэйвс занимался снабжением и отвечал за кухню, поэтому Эдмония в основном имела дело с ним. Его младшего брата Лейарда она видела изредка. Крепкий, как Линдси, но более представительный, с важной осанкой, полноватым лицом и густыми длинными волосами, серебрившимися на висках, он был неизменно изыскан, модно одет, уверен в себе и своем деле, невозмутим и вместе с тем властен, когда это было необходимо, за что Эдмония (впрочем, и многие другие) тайно им восхищалась.
Но она не была влюблена. Еще никогда ни один чернокожий, ни один белый не покорил ее сердце, хотя ей нравился то один, то другой мужчина. И все-таки это не имело ничего общего с той неудержимой чувственностью, которая охватывает влюбленную женщину и делает ее гордой и вместе с тем покорной.
— Ты — ледышка! — шутливо говорила ей иногда Кизи. — У тебя ледяное сердце!
Раскачиваясь в тростниковом кресле на веранде, Эдмония задумчиво улыбалась.
Кизи была моложе ее, но уже родила четверых детей, которых Эдмония любила как своих, потому что это были дети ее брата.
— Да перестань ты! — говорил в таких случаях Абрахам. — Она просто еще не встретила достойного мужчину! Верно я говорю, Эдмония?
Она отталкивалась пяткой от деревянного пола веранды и продолжала раскачиваться, загадочно улыбаясь.
Конечно, Абрахам подразумевал такую страсть, как его страсть к Кизи, и, говоря о достойном муже, имел в виду то обстоятельство, что не знает в городе и его окрестностях ни одного чернокожего — кроме разве что Джо Джо Моизеса, высокого, сильного парня — под стать Эдмонии.
Прислушиваясь к звучному голосу брата, удобно устроив свое налитое тело в тростниковом изгибе кресла, Эдмония думала, что, будь она мужчиной, она наверняка стала бы священником, как Абрахам. Но она родилась хоть и сильной, как мужчина, однако покорной и кроткой, как любая истинная женщина.
И если молодой Лейард Грэйвс даже не замечал ее, то Линдси ценил не только за силу и трудолюбие, но и за ее сообразительность. Повсюду в подсобных помещениях, за которыми она смотрела, было чисто, везде царил порядок. Эдмония следила, чтобы всегда было достаточно продуктов, чтобы холодильные агрегаты и установки искусственного климата были в исправности. А когда Линдси был занят, сама ездила по фермам на машине, грузила и разгружала, поднимала тяжелые мешки наравне с мужчинами. Она пользовалась таким доверием, что даже подписывала чеки от имени братьев Грэйвс. Правда, это была очень медлительная процедура, во время которой от напряжения Эдмония оттопыривала нижнюю губу, но подпись ставила решительно, без колебаний. Ее знали и не пытались обмануть (так же, как и она никогда не обманывала Линдси в счетах) фермеры всей округи — немцы, мексиканцы, степенные скандинавы с холодильных комбинатов, полных подвешенных на крюки освежеванных туш, шустрые итальянцы с прохладных крытых складов. Скотина прибывала в переполненных вагонах по железной дороге — из Техаса, Аризоны, Айовы, из обеих Каролин. Склады ломились от бананов из Эквадора и Гваделупы, кокосовых орехов, манго, папайи, ананасов, мандаринов, грейпфрутов, мелких, как грецкие орехи, или размером с футбольный мяч, доставленных в закрытых многотонных фургонах прямиком из Флориды — чем быстрее шоферы пересекали континент с севера на юг, тем лучше им платили.
— Раз к нам приходит Эдмония Мурхед, значит, все о’кей! — такими возгласами встречали ее люди с нив и полей, со складов, из магазинов, контор, шоферы и грузчики — рядовые служащие огромной торговой машины.