Темные алтари

Потом опять прошло много дней, пока однажды утром Эдмония не заметила серый, потрепанный микроавтобус под зазеленевшими уже вязами. Она остановилась как вкопанная, прижав руки к груди. Затем взбежала по широкой лестнице. Вернулась назад. Обошла дом кругом и, с громким топотом пробежав по задней деревянной лестнице, дернула ручку медного молотка на двери нижнего этажа.

Звучный удар раздался внутри дома. В его затихающем звоне Эдмония слышала стук собственного сердца. Подождала и вновь дернула ручку.

Но никто не отвечал. Никого не было и возле гаражей.

Эдмония ждала.

Она не знала, зачем это делает, она подчинялась лишь желанию увидеть Сьюзан Кей, уверенная, что та вернулась. Ей было безразлично, как встретит ее Сьюзан.

И когда вдруг внутри дома послышались легкие шаги, за мгновение до того, как поднялась цепочка и открылась дверь, Эдмония почувствовала по горячим толчкам в шее, что за тонкой деревянной дверью появится именно Сьюзан Кей.

И действительно, это была она — в укороченных старых джинсах с узкими штанинами, босая, с тонкими лодыжками и педикюром, по пояс голая, с обгорелыми плечами, развитой грудной клеткой музыканта и резко выделяющимися белыми маленькими, плоскими, как глиняные тарелочки, грудями.

— Сьюзан Кей! — беззвучно прошептала Эдмония.

Белая девушка кивнула, приглашая Эдмонию войти, устало улыбнулась, повернулась и пошла в квартиру.

Когда они, пройдя затемненный холл, вошли в комнату с поднятыми серебристыми шторами, освещенную тусклым рассветным солнцем, Эдмония сразу заметила, как Сьюзан Кей похудела. И не столько телом, сколько лицом — оно показалось ей очень исхудавшим. Под загорелой кожей резко выступали скулы, заострился нос, губы были обветрены. Ярко розовела полоска на лбу и висках, вдоль длинных пепельно-светлых волос.

— Сьюзан Кей! — повторила Эдмония.

Она никогда не называла ее Сью — ни один белый человек не позволит так к себе обращаться, хотя сейчас Эдмонии хотелось сказать именно «Сью» и приласкать эту похудевшую, уставшую после долгого путешествия девушку.

На узкой кровати посреди комнаты лежал порванный спальный мешок. Дверь в темную гардеробную комнату была открыта, как и та, что вела в ванную, поту сторону коридора. Перед высокой ванной с отбитыми углами валялось белое махровое полотенце.

Безмолвная Эдмония не отрывала глаз от Сьюзан Кей. Просто смотрела на нее — невыразительно, как обычно чернокожие повсюду в стране смотрят на белых людей, будто не видя их или, точнее, будто те не существуют. Но Эдмония видела худое лицо Сьюзан, тонкие морщинки на шее, рассыпавшиеся по плечам волосы.

— Мы вернулись ночью, — тихо сказала Сьюзан Кей. — Хочется спать, а заснуть не могу!

Она посмотрела на смятый спальный мешок и, тряхнув волосами, запустила в них обе руки и с остервенением почесала голову.

Розовые пятна, как и розовая полоска на лбу и висках, виднелись сквозь волосы на всем ее темени.

— Надо мыть голову каждый день. И расчесывать.

— Тебе помочь?

— Ладно.

Эдмония скинула туфли, стянула через голову широкую блузу, вошла в ванную и пустила теплую, а затем холодную воду. Гул газовой колонки усилился. Подле ванны был постлан вылинявший темно-шоколадный коврик. На подставке в стороне стояли пластмассовые флаконы с ароматизированным жидким мылом, какой-то препарат, лежала плоская густая расческа.

Сьюзан Кей, бросив на коврик белое полотенце, стала на колени и опустила шею на закругленный край ванны.

— Попробуй воду, — сказала Эдмония, положив ей на шею мокрую руку.

Сьюзан Кей подставила ладонь под струю воды.

— Нормально. Три сильнее.

Ее волосы свисали до самого дна ванны. Тонкая белая шея выглядела беспомощной. Эдмония хорошо намылила голову Сьюзан, собрала в ладонь мокрые волосы, отжала их. Еще раз полила из ручного душа. Затем набрала полную пригоршню препарата и растерла его по всему темени. В поднявшейся легкой пене ее руки плавали, как ласковые эбеновые ладьи. Она с удивлением почувствовала, как хрупка голова белой девушки.

Медленно, сильно втирала она ароматизированную пену в мокрые волосы, мысленно ощупывая свою голову через буйно разросшиеся, густые и жесткие, как проволока, волосы, сравнивая себя со Сьюзан Кей, и не могла поверить, что вся прелесть белой девушки заключена вот в этой напряженно согнутой золотистой спине и коленях, скрытых синими джинсами, в этой детски беззащитной шее и опущенной в пенную воду головке, вобравшей в себя все звуки мира, все мелодии, казавшиеся Эдмонии странно знакомыми — давно слышанными или давно забытыми, — проникновенными, все равно, были они тихими или громкими. Потом всегда, вспоминая этот первый день и другие, последовавшие за ним дни, когда Эдмония мыла и расчесывала волосы Сьюзан Кей, как моют и расчесывают волосы ребенка, ее охватывало такое чувство, будто она держала и продолжает держать белое лицо в своих черных тяжелых руках с ласковыми бледно-розовыми ладонями.

3