Темные алтари

Эдмония смотрела, оцепенев, и ей казалось, что колонна из металла не движется, а замерла на месте, словно стояла там со дня сотворения мира — ведь опасность всегда шла с запада. Ей не впервой приходилось видеть такую длинную вереницу автомобилей. Сама попадала в гигантские заторы, вокруг которых сверкали огнями и бешено ревели сиренами полицейские «шевроле», но сейчас впервые почувствовала страх — темный, ничем не объяснимый страх перед медленно ползущими в жаре, под огромным небом, машинами. Они наползали со стороны города и его предместий, а может, даже со всего штата, а ей казалось, что движутся они из прерий, осаждая центры с оставленными кварталами — как тот, где ютились они с Абрахамом, Кизи и детьми.

— Боже мой! — воскликнула Эдмония. — Боже мой!..

Она знала: в автомобили, движущиеся ей навстречу, набились мирные жители со своими семьями, со всеми детьми, даже грудными, что многие специально едут в открытых машинах или же с опущенными стеклами, чтобы почувствовать зеленое дуновение прерий. Они вдыхали аромат праздничных обедов, приготовленных и оставленных дома в многопрограммных электрических печках, чтобы еда была горячей в точно назначенный час, после того как торжества закончатся, люди вернутся домой и не торопясь сядут за воскресные столы. Эдмония понимала все это, вбирая в себя покой безоблачного дня, и вместе с тем не она, а сердце ее не могло поверить в мирное шествие белых людей.

Абрахам как-то сказал ей (да и в церкви об этом говорили), что ни одному черному не запретили прийти на торжества, но и никто, кроме нее, не был приглашен, хотя многие хорошо знали, что, в сущности, представляет собой форт, так как участвовали в его восстановлении, особенно сначала, когда желтые землеройные машины тонули в наносах по ступицы колес, буксовали, разбрызгивая комья зловонной грязи, а змеи, ящерицы и огромные черепахи ползали повсюду в камышах и траве…

Джо-Джо Моизес, парень сорвиголова, даже стрелял в огромную черепаху грязно-коричневого цвета. Правда, стрелял он не в упор, а под небольшим углом, но с близкого расстояния, и девятимиллиметровая пуля отскочила рикошетом от панциря, с резким звуком отколов лишь тоненькую чешуйку размером с ноготь. Растревоженное звуком выстрела и ударом, пресмыкающееся мгновенно вобрало в панцирь свою змеиную голову и короткие морщинистые лапы с когтями, но скоро опять высунуло их и невозмутимо поползло дальше — настолько громадно и старо было оно, рассказывал Абрахам. Слушая его, Кизи брезгливо морщилась, а дети смотрели вытаращенными от любопытства и ужаса черными глазами.

Воздух над автомобильной колонной задрожал. Все чаще, все ослепительней сверкали молнии отражений от бамперов, полированных металлических частей, стекол. Слышался приглушенный рокот моторов. Вскоре из-за поворота показался открытый красный «понтиак» мэра Рикоуэра Эйблера. Рядом с ним важно восседала его жена в белой шляпе с огромными полями. На заднем сиденье и на багажнике скучились их чада — все шестеро с длинными соломенно-желтыми волосами. О детях говорили во всем городе, что они сыграли немалую роль в победе судьи на выборах главы города.

За красным «понтиаком» и другие открытые машины — полированные, блестящие, заполненные мужчинами, женщинами, детьми, будто подданными некоего почтенного, изысканного королевства с бархатных зеленых холмов Дрейтон-парка — двигались среди прерий. Их было много, этих гигантских, почти бесшумных автомобилей. За ними от города непрерывно тянулись все новые и новые машины, в большинстве такие, которые Эдмония видела каждый день. Сначала она подумала, что в голове колонны наверняка едут гости из столицы и других городов штата — такими необычными, красивыми и нарядными показались ей первые автомобили. Лишь когда механизированное шествие спустилось в низовья дельты и Эдмонии удалось рассмотреть машины сбоку, она увидела, что почти все они снаружи украшены, а некоторые и целиком обвиты огромными полотнищами красно-синего звездного флага. Этим символом давно освящали майки, джинсы, куртки, дешевую повседневную и рабочую одежду, выставлявшуюся в больших универмагах и покупаемую более всего теми, кто сразу же ее надевал, в отличие, например, от обитателей Дрейтон-парка, которые никогда не носили такой безвкусной одежды (их национальное достоинство, их принадлежность к нации они ощущали, наверное, каким-то другим — внутренним, скрытым — способом).

Сейчас, по случаю восстановления старого форта, они, видно, позволили себе украсить лимузины, да и то не все.

«Вот так всегда, — думала Эдмония, глядя на автостоянку, пестревшую малолитражными большими, но, как правило, устаревшими, отремонтированными, причудливо раскрашенными машинами парней и девушек, исполнявших сегодня роли военных музыкантов, офицеров и солдат форта. — Одни все могут, но не все себе позволяют, другие же все себе позволяют, но не все могут!..»