Темные алтари

В отличие от парней, которые, накопив денег на свою первую, обычно не новую автомашину, сразу же меняли двигатель и изношенные покрышки, Сьюзан Кей, Берил и крошка Молли прежде всего почистили салон. Пол застелили золотисто-розовым паласом, на окошки повесили оранжевые занавески, на боковых раздвигающихся дверцах Молли нарисовала озорную девчонку с торчащими косицами и подписала: «Люби меня, как я тебя!» Серенький невзрачный микроавтобус, обшарпанный на безнадежных дорогах, сразу как-то похорошел. Впрочем, само присутствие трех девушек делало его привлекательным. В путь они отправились за несколько недель до новогодних праздников. Просто собрались однажды туманным, будто задумавшимся воскресным утром перед кирпичным домом с белой лестницей, одетые в повседневные синие джинсы, спортивные куртки и свитеры с высокими воротниками — в таких ходили почти все их сверстники. Берил Рейнольдс села за руль, ее подруги устроились в салоне и, даже не попрощавшись с самыми близкими, будто собрались куда-нибудь по соседству — поиграть в гольф или кегли, — отправились в далекое путешествие.

Проводить их пришла только Эдмония. В течение нескольких дней после отъезда Сьюзан ей казалось, что не только Слоукам-стрит, но и весь город будто опустел. Эдмония мысленно путешествовала с девушками. Неясная тревога постоянно томила ее душу. Куда отправились эти белые девушки? Что толкнуло их на Запад, в неведомые дали? Почему чуть ли не каждый второй молодой человек торопится вырваться из дому, из своей семьи, и чаще всего — отправиться куда-то далеко, чтобы начать самостоятельную жизнь?

Правда, они белые, и опасность того, что с ними случится что-нибудь непредвиденное, была значительно меньшей, чем если бы они были цветными, — за исключением, конечно, случаев, когда люди сами искушают судьбу. Но стремление уйти из дому с одной только сумкой и спальным мешком, без единого цента — не являлось ли это само по себе подсознательным вызовом, о котором Эдмония, возможно, тоже втайне мечтала, но которого не могла себе позволить?

Неужели неукротимый порыв предков-колонистов все еще не угас в крови их далеких потомков и каждое поколение заново ищет свой собственный бескрайний горизонт на Западе?{36}

Эдмония стремилась к уверенности, спокойствию, что по традиции и правилам сообщества чернокожих в любой части света означало иметь свой дом, постоянную работу, окружение таких же черных людей, собирающихся вместе тысячами и сотнями тысяч в густозаселенных кварталах не только потому, что дома там дешевле, но и потому, что они ищут друг в друге опору. Им кажется, чем многочисленнее их скопления в городах, тем спокойнее можно себя чувствовать. Белые же, наоборот, имеют все: дома, работу, власть, в их руках земля, фабрики, банки, дороги, мосты — все созданное человеком принадлежит им. Не хватает только спокойствия. И если взрослые закрывались в своих домах, как в крепостях, окруженные вещами, автомобилями, имея чековые книжки, денежные страховки, ценные бумаги и банковские вклады — от нескольких долларов до миллиардов, — то молодежь ополчалась против этого мира, раз уж он ей не принадлежал, единственно возможным образом: она его отрицала, добровольно отказывалась от него, отбрасывала малейшую возможность трудом, и прежде всего послушанием, достичь того, чем владеют их отцы. Ведь в двадцать лет это кажется ничтожно малым, бессмысленным. Будущее общества, детьми которого они являются, они уходят, но неизменно возвращаются в это общество — смиренные, подавленные, навсегда утратившие романтическую восторженность своей молодости.

Наверное, каждое молодое поколение заново ищет в молодости собственный бескрайний горизонт, чтобы в свое время проститься с ним, со своими иллюзиями и найти применение еще не растраченным силам.

Сьюзан Кей уехала, и на Слоукам-стрит не стало слышно звуков флейты. Эдмония чувствовала себя одинокой, опустошенной. Медленно тянулись дни, недели. Воспоминания о белой девушке угасали, как в вызвездившемся зимнем небе гаснет забытая дневная звезда. Лишь в конце марта, когда ураганные ветры расчистили то прояснявшийся, то туманившийся горизонт, Эдмония нашла в своем почтовом ящике яркую почтовую открытку с видом Санта-Круса: высокий красно-желтый скалистый берег и набегающие на него вспенившиеся тихоокеанские волны. Это была самая обыкновенная открытка с несколькими словами на обороте, написанными порывистым ровным почерком: «Путешествуем, все прекрасно и грустно, неожиданно и знакомо! С. К.».

Расстроенная, невидящими от волнения глазами Эдмония долго рассматривала открытку. Никогда ранее она не видела почерка Сьюзан Кей, но ей казалось, что так — наклонно, удлиненными нервными буквами — может писать только она и только ей могли принадлежать слова: «Прекрасно и грустно, неожиданно и знакомо!»

«Сьюзан Кей, Сьюзан Кей!» — звенел чей-то нежный голос в душе Эдмонии, и, слушая его, глядя на себя как бы со стороны, она сама удивлялась своей привязанности.