Темные алтари

Пегги долгие годы прыгала в воду с трамплина. У нее было мускулистое длинное тренированное тело, она в совершенстве им владела, прекрасно плавала и ныряла, но, когда эти две молнии — черная и белая — проносились под серо-голубой водой дельфинариума, Джоан всегда выглядела более выигрышно: казалось, она была рождена в морских глубинах.

Шум воды за занавеской стих, Джоан растирала тело короткими энергичными движениями. Потом подняла руки, сняла шапочку, резко раздвинула занавеску — светло-шоколадное изваяние, усеянное жемчужными каплями.

Она улыбнулась, шагнула к нему.

Состр лежал неподвижно. Оранжевая луна заглядывала в окно. Чуть уловимый рокот бескрайних водных масс и шорох тростника казались совсем близкими.

Он ощутил влажную теплоту и знакомый запах тела Джоан, его неукротимость, страсть, которая словно переливалась в его тело. Но и позднее, когда любовь к Джоан захватила его целиком, его не покидало чувство недовольства собой: какой-то другой Состр — усталый и холодный — наблюдал за Джоан иронично-насмешливо, изучающе и одновременно снисходительно.

И братья Роджерс — Ральф, неожиданно нагрянувший к ним сегодня, и младший, Брайан, которого Джоан привела в «Келгринс-дилижанс», — не выходили у него из головы. Он чувствовал себя виноватым в том, что никого не предупредил о прибытии Великого Дракона, хотя не знал пока, да и не мог знать, чем обернется этот визит для всех, для него… Он еще не знал, что белые братья ворвались и в его личную жизнь.

Если бы Джоан не привела к ним Брайана, он предупредил бы своих друзей о возможной опасности — ведь почти все они были в этот вечер в «Келгринс-дилижансе».

Второй Состр, рассудительный и насмешливый, язвительный и обеспокоенный, словно со стороны наблюдал за их ласками, слушая нежное воркованье Джоан. Он верил, что сейчас она принадлежит ему, только ему, и ничто в эту минуту не могло разубедить его в этом. Но он знал, что она ему изменяет. Странное, неудержимое влечение толкало ее иногда в объятия белых мужчин, только белых. Словно какое-то необъяснимое любопытство. Она тут же их забывала. Но Состр — помнил. Он ненавидел ее и в то же время безумно любил, своими ласками он хотел бы вытеснить из ее памяти все пережитое ею с другими и…

Джоан заснула.

Он лежал в полузабытьи. И даже когда сон окончательно сморил его, чувство вины не прошло — ему снилось, что он безудержно скользит по чисто вымытому полу в зале ожидания, не в силах удержаться на месте…

Только под утро, в самые прохладные, спокойные часы, он заснул крепко, без сновидений, а проснувшись, почувствовал себя отдохнувшим и бодрым.

Джоан продолжала спать — теплая, шоколадная на фоне голубой простыни, которой была застлана широкая низкая кровать.

Состр бесшумно вышел из дому. Плоское, словно осколок слюды, вставало над океаном рассветное солнце. Улица, дома, мост — все было за спиной Состра, а перед глазами — только светлеющее небо, темные камыши и яркая прибрежная полоска воды.

На небе, на суше, на воде царила тишина.

Состр пошел по выгоревшей колючей траве, поднялся на песчаный холмик. Вошел в воду — она показалась ему холодной, но только в первую секунду. Всем телом он чувствовал свежесть раннего утра. Сознание обретало четкость и ясность, он вдруг с внезапной пронзительной остротой проник в свое будущее, в свою жизнь с Джоан.

Она не хотела детей, не хотела стать его женой. Годы будут лететь, ничего им не принося, кроме разве что новых «фордов». Днем — работа, вечером — «Келгринс-дилижанс». Двое чернокожих, двое стареющих людей за бокалом бренди, медленно тонущих во времени и теплых песках Роуз-бич, единственной твердой земли под ногами, которую он помнит с рождения.

Розовая на рассвете полоска Роуз-бич с величественными раскидистыми пальмами на берегу простиралась перед ним, тихая и пустынная.

Состр долго стоял на берегу — неподвижный, погруженный в свои невеселые мысли. Ноги его увязли в холодном сыром песке. Потом он вернулся в дом. Прохладный ветер проник в открытую дверь. Джоан, не просыпаясь, натянула на себя простыню.

Состр тихо одевался, не сводя с нее глаз. Ее лицо во сне казалось еще моложе и нежнее, густые короткие волосы растрепались. Видимо почувствовав его взгляд, она открыла глаза.

— Состр! — Сон у нее был глубокий, она всегда медленно просыпалась и долго не могла преодолеть сонную истому. — Еще рано, Состр! Разве уже пора вставать?

— Рано. Спи.

— А ты?

Может, сказать ей о прибытии незваного гостя? Поделиться опасениями Гордона и сдержанного Лоренса?

— Спи, Джоан! — тихо повторил он.

Он знал, что бессмысленно уговаривать ее не ходить в дельфинариум, бессмысленно и ему не выходить сегодня, не чистить теннисные корты, гаражи, бассейны — это означало бы потерять работу из-за неопределенного, необоснованного страха.

Да и Джоан, узнав о его тревогах, нарочно ушла бы из дому. Он знал ее характер — скорее безрассудный, чем упорный, заставлявший ее преодолевать главным образом мелкие жизненные препятствия. Словно самой себе что-то доказывала…

— Ты сегодня в дельфинариуме? — как можно безразличнее спросил Состр.