Темные алтари

Оркестр гремел у него над головой, но Состр его почти не слышал, прикидывая, кого можно предупредить, кто наиболее уравновешен, наиболее надежен, кто не так-то легко поддается панике и способен сохранить самообладание при любых обстоятельствах.

Вполне возможно, что Ральф Роджерс прибыл тайно, чтобы заранее не вызвать смятения. Обычно же его появление сопровождалось демонстрациями, которые держали в страхе чернокожее население — слишком многочисленное для того, чтобы пугаться, но беззащитное именно в своей отчаянной самообороне и неосознанной стихийной силе.

По дороге сюда его автомобиль — второй по счету «форд-мустанг», который Джоан переуступала ему после того, как обзаводилась новым, — то стремительно летел по асфальту Кортес-роуд, то начинал дергаться, теряя скорость. Машина дряхлела, и все же Состр испытывал удовольствие, сидя за рулем, — все в ней напоминало о Джоан. Ее вещи словно копировали ее собственную природу: она любила не тяжелые и внушительные машины, а полуспортивные, легкие, стремительные. Она одевалась как все — неизменные джинсы и трикотажная майка в обтяжку, — но одежда сидела на ней не так, как на других. Их дом на Роуз-бич — одноэтажная деревянная развалюха, ничем не отличающаяся от целого ряда таких же бараков, изнемогающих под нещадным солнцем белых горячих песков, — был самым обычным домом на узкой полоске земли, заселенной чернокожими задолго до того, как они, двинувшись на север, расселились по всей стране. Но он был чистым, всегда хорошо проветренным, его словно переполняла неиссякаемая жизнерадостность Джоан.

И ее работа в дельфинарнуме отличалась от работы других чернокожих девушек — продавщиц, официанток, уборщиц. У Джоан и Пегги был свой собственный номер с дельфинами. Бассейн, имевший форму перевернутого купола, со стороны коридора был застеклен непробиваемым стеклом, оттуда зрителям было хорошо видно, как Пегги и Джоан плавали в глубине со своими любимцами.

Джоан и танцевала великолепно — увлеченно и страстно, как делала все, за что бы она ни взялась.

— Состр, мы здесь! — услышал он за спиной.

Это была Пегги, шепелявая Пегги. Когда-то она неудачно прыгнула с трамплина. Сейчас у нее была чудесная белая вставная челюсть, но шепелявить Пегги так и не перестала.

Состр поднялся по крутой лестнице. С высоты было лучше видно танцующих в обоих дансингах — неподалеку от лестницы и в глубине зала. Он стал высматривать Джоан в колышущейся толпе, среди мелькающих рук, голов, плеч, и сейчас же увидел ее, словно грациозная фигурка сама притянула его взгляд.

Джоан тоже его увидела, махнула рукой.

Состр ответил на приветствие, но, как ни странно, не успокоился, а почувствовал еще бо́льшую тревогу и даже боль.

С кем танцует Джоан?

Вернее, кто это вертится возле нее? Да ведь это никак Брайан Роджерс? Брат Ральфа Роджерса?

Что ему здесь нужно — именно ему? И именно сегодня, сейчас?

Состр лихорадочно взвешивал обстановку — дело принимало неожиданный оборот.

Тревога росла. Он понимал, что теперь трудно, даже невозможно предупредить своих друзей о приезде Ральфа Роджерса. Остается только, последовав совету Гордона, не выходить завтра с Джоан из дому.

Но послушает ли она его?

Он и злился на нее, и искал для нее оправдания. От того, как он поведет себя сейчас, зависело его спокойствие — и в эту ночь, и завтра, и потом. В минуты прозрения, в минуты испытаний нужна уверенность, нужна честность — хотя бы перед самим собой.

Джоан снова махнула ему рукой. Брайан Роджерс, заметив это, посмотрел в его сторону.

— Состр! — снова позвала Пегги, теперь уже совсем близко.

Состр вдруг понял, что именно этого он не хотел — встречи Джоан с парнями из экипажа последнего самолета. Он не хотел, чтобы они видели ее в аэропорту, когда она уходила. Вся ее прелесть раскрывалась именно в походке, в линиях ее точеного тела, в том невидимом магнитном поле, горячем и неотразимом, которое излучало каждое ее движение.

Думая о Джоан, Состр никогда не останавливался просто на мысли о ней — неожиданно в душе начиналась какая-то тревожная, напряженная забота, и он размышлял о противоречиях: между белыми и черными, между молодыми и старыми, между образованными и неучами, между красивыми и уродливыми, между бедными и богатыми… Бесконечные контрасты жизни сами бросались в глаза, они были присущи всей стране, но, наверное, в особенности — Солнечной зоне, включающей юго-западные и южные штаты.

Их солнечный штат был плоским, как стопа белого человека, болотисто-зеленым, влажным, туманно-жемчужным по утрам из-за обильных тропических испарений, стеклянно-голубым в полдень, золотистым и тихим по вечерам. Состр ощущал прелесть и неповторимость здешней природы, как ощущал возбуждающую прелесть Джоан. Что будет дальше с их любовью? Что будет дальше со всей их жизнью?