Темные архивы. Загадочная история книг, обернутых в человеческую кожу

Калифорнийская школа редких книг – это настоящий рай для ботаника. Поэтому я не могла дождаться, когда наконец попаду туда. Всего два года проработав библиотекарем и задолго до посещения Гарварда, я была в восторге от того, что могла провести целую неделю на курсе каталогизации библиографических редкостей в Бэнкрофтской библиотеке Калифорнийского университета в Беркли, – там меня дразнили тайны древних книг, к которым я относилась с монашеским вниманием. Каждый день мне и 11 однокурсникам вручали переплетенные в кожу сокровища и инструменты, чтобы мы могли исследовать их. Мы пересчитывали листы бумаги, которые были сложены и разрезаны на группы, называемые сигнатурами[8], отмечая перепутанные или отсутствующие страницы и обнаруживая каракули на полях от читателей, умерших сотни лет назад. Листы – больше похожие на лоскуты ткани, чем на древесную массу – издавали восхитительный звук, когда мы переворачивали их, как паруса лодки, натянутые ветром.

Нужно было подносить каждую страницу к свету, чтобы раскрыть еще больше секретов: белые призраки львов, короны и другие знаки отличия – водяные знаки, оставленные производителями бумаги. Мы изучали их положение и направление сопровождающих слабых белых линий, оставленных цепями на бумажной раме, чтобы сделать вывод, были ли страницы сложены только один раз (ин-фолио), два раза (ин-кватро) или более, прежде чем были разрезаны и переплетены в книги, которые мы держали в руках.

Пока мы работали с этими материалами, наш профессор, заведующий каталогами Бэнкрофтской библиотеки Рэндал Брандт, потакал нашей болтовне. Мы делились пожеланиями – тем, какие книги хотели бы иметь в своих учреждениях (я же говорила – рай для ботаника). Я была там единственным медицинским библиотекарем, так что «Келмскоттский Чосер»[9], каким бы прекрасным он ни был, просто не вписывался в мою версию удачного приобретения. Мои мысли возвращались к тем странным маленьким закрытым книжкам в кожаном переплете, с которыми я столкнулась в Музее Мюттера. Учитывая их своеобразную родословную, они могли бы стать запоминающимся реквизитом при обучении студентов-медиков: это отличный образец истории и этики, лежащий в основе их профессии. С трепетом и страхом быть непонятой нашей маленькой группой я упомянула именно эти книги. Повисла гнетущая тишина, Брандт оторвался от работы и задумчиво произнес: «Я думаю, что у нас есть одна такая книга».

Профессора можно простить за его неуверенность. Пятиэтажное здание Бэнкрофтской библиотеки, заполненное преимущественно специальными коллекциями, включает в себя залы Марка Твена (главного хранилища тысяч произведений знаменитого американского юмориста и трудов о нем) и целый центр, посвященный крупнейшей коллекции папирусов в Соединенных Штатах. На экскурсиях ряды стопок редких книг кажутся бесконечными.

Листы – больше похожие на лоскуты ткани, чем на древесную массу, – издавали восхитительный звук, когда мы переворачивали их, как паруса лодки, натянутые ветром.

Из-за не совсем законной парковки и последующей буксировки я опоздала на занятия следующим утром. Я ворвалась в аудиторию, потная и смущенная. Было очень трудно пробраться незамеченной в тихую комнату, где было всего с десяток человек. Книги стояли на подставках, и студенты уже работали. На моем месте лежала карманная книжка в довольно современной обложке из черной кожи. Только намек на патину на богато украшенных серебряных застежках говорил о возрасте книги.

Брандт жестом указал на том, который я взяла в руки. «Я нашел для вас эту книгу», – сказал он.

«В моих руках настоящая книга из человеческой кожи, – подумала я. – Не волнуйся! Не волнуйся!» Забавно, что в скором будущем я привыкну к этому ощущению.

Я смотрела на «Церковное богослужение Франсуа» (L’office de l’église en François), маленький молитвенник на латинском и французском языках. Страницы выглядели изрядно потрепанными, но переплет был совсем не изношенным, что означало, что он был сделан через некоторое время после того, как книгу напечатали в 1671 году. Внутри были две надписи, карандашом по-английски. Первая надпись гласила: «Переплетено в человеческую кожу». Вторая: «Известно, что во время ужасов Великой французской революции в различных частях Франции были созданы кожевенные заводы, где дубили кожу казненных на гильотине и некоторые образцы использовались для переплета книг из-за мелкозернистой поверхности, которая получалась после выделки. Это одна из таких книг».