Темные дни, черные ночи (СИ)

Он запрокидывает голову назад, в тяжелом вздохе выпуская весь воздух из легких и, кусая губы до крови, тихо, но отчетливо, шепчет:

- Белль, я не знаю, почему поцелуй сработал. Он не должен был сработать, прости меня, пожалуйста. Но он не мог сработать тогда. Я убедил себя, что это возможно, все это время убеждал себя, но.. нет, он не должен был сработать, правда.

- Но почему? – почти кричит Белль, и в этом вопросе-крике столько отчаяния и боли, что у Румпеля почти остановилось сердце в груди. О, как же это адски тяжело – издеваться над ней, милой, любящей девушкой, что столько лет скрашивала его одиночество, была единственным другом, дарила столько тепла.

На секунду голова Румпеля, как неваляшка, падает к ней на колени и, еще немного, он будет биться об них, бить кулаками в стены. Нужно прекратить эти пытки.

- Потому что, целуя тебя тогда, я не был с тобой, Белль. Я представлял Круэллу Де Виль.

Все. Он сознался, но не только ей – себе. Впервые сказал то, от чего так долго открещивался.

Не нарушая леденящую душу тишину, Румпель поднимает на нее взгляд. Он отвергнут ее рукой, она толкает его, как злейшего врага, будто на нее напали с ножом, и вскакивает на ноги, открывая рот, как рыба, вытащенная на поверхность.

- Что? Что ты сказал?

- Белль, прости меня, я, - он подступает к ней, тоже вскочив, стараясь успокоить, угомонить, смягчить удар, хоть это и невозможно, разрываясь на части от боли и желания орать, - прости….

- О Боже. Боже – повторяет она, отступая и впервые за весь этот безумный разговор, он видит на ее щеках слезы, - Боже.

- Белль! – произносит он ее имя, зная, что оно уйдет в пустоту – вряд ли она может сейчас что-либо услышать.

Но вдруг слезы на ее прекрасном лице замирают, и она сама превращается в застывшую статую. Румпель тоже застывает, не зная, что поделать, что предпринять. Просто стоит и смотрит на нее.

Белль спокойно разворачивается и выходит с кухни. Снимает с вешалки пальто, обмотав шарф вокруг шеи, берет в руки шапку, натягивает перчатки. Второпях хватает первую попавшуюся сумочку.

- Белль, уже вечер, только что прошел дождь. Не ходи никуда, прошу.

- Мне нужно выйти. Погулять. Подумать.

- Если хочешь, если тебе будет легче, я уйду.

- Нет, мне нужно выйти – настаивает она, пытаясь юркнуть к двери.

- Подумай о нашем ребенке, Белль, - просит он, - уже темнеет, погода не лучшая. Не ходи никуда, пожалуйста. А я уйду.

Она поднимает на него глаза, в которых не читается ничего, кроме звериной решимости, и стремительно бросается к двери, открывая ее:

- Я думаю о ребенке, именно потому мне нужно выйти! – кричит она уже в вечерней серости.

- Будь осторожна, прошу, и, пожалуйста, не задерживайся надолго! – тоже кричит он, не рассчитывая быть услышанным, и долго-долго смотрит ей вслед.

О, Белль. Что же он наделал?!

Мост Троллей. Белль всегда любила это место, романтичной мечтательнице оно казалось сказкой, приветом из средневековых легенд.

Она стоит на мосту и смотрит вниз, завороженная глубокой синевой реки. Прекрасная картина, достойная кисти гениальных художников.

Холодный ветер дует в лицо, запах свежести бьет в ноздри. Белль закрывает глаза, слушая тишину вечера, погружаясь в нее, словно в любимую книгу. Ребенок толкнулся и она гладит живот под одеждой, с улыбкой шепча:

- Ну, ну, милый мой, все хорошо. Уже идем домой.

Едва обернувшись, видит стоящего рядом, почти в нескольких шагах, человека и вздрагивает, не сразу поняв, кто это, в вечерней мгле. Но потом успокаивается:

- А, это вы!

- Что же такая леди делает в столь поздний час здесь? – раздается ответный вопрос, и Белль улыбается.

- Ну, я просто гуляла. Но уже возвращаюсь домой. Проведете?

========== Глава 55. Под прицелом ==========

Если бы Круэлла не тонула два дня в парах алкоголя и сигаретного дыма, то непременно знала бы, что сегодня в Сторибруке случилось, пожалуй, самое большое горе из всех возможных – не стало его веры.

Если бы Круэлла хоть на миг захотела бы выплыть из алкогольных паров, выйти из номера отеля с неприлично жесткой кроватью и посмотреть, что происходит в городе, который люто ненавидит, она бы знала, что он погрузился в глубокую скорбь. И не потому, что жертвой стал не злодей и все надели траур. Просто не стало надежды.

Если бы Круэлла за эти два дня хоть на одну секунду перестала безбожно пить и проклинать Темного, то, наверняка, услышала бы его ответные проклятья ей, потому что только она могла сейчас их не слышать, купаясь в вине и джине. Румпель кричал так, как никогда раньше, теперь все точно знали, что он это умеет.

Если бы Круэлла за двое суток рискнула хоть на минуту выйти на улицу, разъяренные жители города разорвали бы ее на части. Потому что этот город не привык, что убивают его героев. Потому что он был слишком мал и слишком чувствовал горькую потерю каждого из своих детей. Потому что он был страшен и безжалостен в своей ярости.