Темные дни, черные ночи (СИ)

- Что ты делаешь, Круэлла? – качает головой он, отталкивая ее дар, который она так не хочет ему возвращать. – Это кольцо по праву принадлежит тебе. Оно твое. Я не возьму.

Упрямо закусив нижнюю губу она снимает сережки, едва не оторвав мочки ушей, тут же покрасневшие, зажмурившись, кладет ему в ладонь и их и, сжав его пальцы, одергивает руку, словно бы угодила в кипяток – чтобы не передумать.

Отчаянно выдохнув, он касается ее губ страстным, глубоким, кажется, нескончаемым поцелуем, на который порывом отвечает и она, прижавшись к нему.

Оторвавшись только потому, что нечем дышать, Румпель ищет ее взгляда, моля глазами о пощаде, больше всего на свете жаждя, чтобы она осталась, не убегала отсюда. От него.

- Я тебя еще увижу когда-нибудь? – спрашивает он, почти не надеясь на это, и порывисто сжимает в объятьях ее лицо.

Крохотная, едва заметная, прозрачная слезинка теряется в бархате ресниц, однако, Круэлла замечает ее, быстро смахивая рукой.

- Я дала тебе свой адрес в Нью-Йорке. Ты всегда можешь приехать, дорогой – спокойно отвечает она.

- Что ты там будешь делать? - качает головой он, проклиная себя за собственную слабость и что не может загрести своенравную возлюбленную в охапку и не отпускать никуда до конца их дней.

- Жить – коротко бросает она. Он хотел бы услышать что-то большее и куда более конкретное, да вот только точно знает – она не любит планировать и не мастер сантиментов. Она другая.

Он снова бросает на нее полный любви и пронзительной, кричащей нежности взгляд, надеясь прочесть там те самые чувства, что испытывает к ней сам. И видит их, читает их в этом взгляде цвета утренней небесной лазури, который, оказывается, способен не просто говорить, но кричать о любви.

Склонившись над ним, она дарит ему долгий, теплый поцелуй. Горячее дыхание все еще щекочет его губы, когда, улыбнувшись на прощанье, она тихо и абсолютно уверенно, как будто бы это – единственная истина, не требующая доказательств, говорит:

- Спасибо тебе, Румпель. Ты – самое лучшее, что было в моей жизни. Самое лучшее, что в ней есть.

Он кивает. Он еще держит ее за руку, когда она отходит, ее пальцы все еще лежат в его руке, цепляясь за нее, как за последнюю ниточку, последнюю надежду, она вскидывает голову, чтобы не показывать нахлынувшие на нее чувства, и их взгляды до последнего прикованы друг к другу, как будто цепями.

Когда она все же садится в машину, тут же нажимая на газ, он отворачивается, чтобы стереть со щеки еще одну предательскую слезу, покрупнее первой, что вырывается наружу, орошая сухую кожу.

Заведенный мотор ревет и фирменный «Зиммер» разворачивается в сторону городской черты, унося ее от него.

Она открывает окно и беспечно машет ему рукой в красной перчатке и, как может видеть Румпель, улыбается. Почти искренне. Почти счастливо.

Он одиноко стоит посреди главной улицы все то время, пока может видеть ее издали и слышать рев мотора ее авто. А когда ветер и шум дороги уносят от него последнее напоминание о Круэлле, он кладет возвращенные ею украшения с черными бриллиантами в карман пальто, ближе к сердцу и направляется в сторону своей антикварной лавки.

У него еще есть дела. Немного, но есть. Но скоро он их закончит.

И только он один знает, что будет делать после этого.