Темные игры

– Когда умирают близкие… или друзья… то частичка твоей души, отданная им, умирает вместе с ними. И потому эту рану никогда не залечить… Они уходят навсегда, а ты остаешься с болью и горечью… И с пустотой в душе. В той ее части, что принадлежала им… Со временем боль стихает, а потом, словно зацепил пораненное место, какая-то мелочь случайно подворачивается, напоминая, и тебя будто холодом обдает… Но они ведь тоже отдали тебе часть своей души, и пока ты помнишь их – они живы… Лица, голоса… Они возвращаются… Во сне, нечаянной мыслью, словами, что могли бы сказать они… неожиданным уколом в сердце… И твоя жизнь принадлежит и им, ушедшим, тоже. Они словно проживают ее вместе с тобой… Как и со всеми, кто их помнит… И всегда остается надежда на встречу. Так что стоит подумать, чем они смогут гордиться в вашей общей жизни. Нет стыда в скорби. Но твоя слабость – плохой подарок тем, кто ушел.

– Ты… знаешь? – прошептал Фарис, не отрываясь от разглядывания заснеженных холмов далеко за садом. – Откуда?

– Каждому кажется, что его боль невыносима, что хуже просто быть не может, – тихо проговорил чародей. – Поверь, еще как может. У меня был друг. Давно. Очень давно и очень далеко отсюда. Мы вместе учились воинскому делу, с самого детства вместе жили в школе до совершеннолетия. Три десятка мальчишек в огромной комнате. Изо дня в день, долгие годы. Его кровать стояла слева от моей. После тренировок он смазывал мне синяки и ссадины лекарством, а я ему. Когда мне снились кошмары, он меня будил. Мне часто снились кошмары…

Раэн запнулся и резко выдохнул, словно от боли, затем продолжил ровным тоном:

– Мальчишки любят прозвища, они говорят больше, чем имена. Его звали Чертополохом за упрямство и вспыльчивость, а меня – Бродягой за то, что постоянно мечтал увидеть иные земли. Потом наши дороги разошлись. Я начал всерьез изучать магию, а он остался воином и мечтал стать джандаром нашего правителя. Лучший боец из трех десятков, что начинали вместе… У него бы получилось. Вот только я как раз столкнулся со своей первой тайной, но не знал, насколько она опасна. Конечно, когда я попросил Чертополоха о помощи, он откликнулся с радостью. Мы потянули эту тайну за ниточки с разных концов, а ниточки оказались ядовитыми змеями…

Чародей снова перевел дыхание. И голос его был так же бесстрастен, только пальцы, лежащие на крае подоконника, побелели.

– Его убили у меня на глазах. Прямо на улице, в нескольких шагах от моего дома. И вся моя магия не могла помочь… Я держал его на руках и рыдал, а Чертополох задыхался и все пытался сказать мне что-то. Он знал, что умирает, понимаешь, Фарис? И пытался предупредить меня о том, что успел понять. А я знал, что он был бы жив, не попроси я его о помощи. И какая разница, что я нашел того, кто приказал убить моего друга? Нашел и заставил умереть… Все равно Чертополоха не вернуть, а мне до конца жизни помнить, что это я отправил его на смерть. Никто не винил меня, Фарис! Ни его родичи, ни наши с ним друзья по школе – никто. А если бы винили, может, мне даже стало бы легче?

Нисталец протянул руку и молча сжал плечо Раэна. Вряд ли нашлись бы слова, способные помочь, так что не стоило и пытаться. Чародей улыбнулся невесело, но с благодарностью.

– Вина хуже боли, малыш. И никто не осудит тебя строже, чем ты сам. Не осудит и не накажет. Много раз после этого я терял друзей, но знаю точно: Чертополоха можно было спасти. Если б я тогда отнесся к опасности серьезнее… И все равно мне пришлось простить себя и жить с этим дальше. А иначе получилось бы, что он умер напрасно. И тебе тоже придется жить, Фарис, тем более что тебе и прощать-то себя не за что. Нет в случившемся твоей вины… Хотя от этого не легче, верно?

– Верно, – тихо отозвался ир-Джейхан.

Четкий профиль чужеземца белел рядом. За окном густые сумерки ложились на маленький дворик и пустынную улицу, скрывая далекие холмы. Грызущая душу боль медленно отступала, превращаясь в светлую терпкую печаль, но теперь Фарис готов был принять ее и навсегда оставить в своей жизни.

* * *

– И когда славнейший и достойнейший Люань Жэ Седьмой вернулся в родной город, он пришел в родную усадьбу и упал на колени, целуя землю своих предков. А прекрасная и верная Цветок Лотоса выбежала ему навстречу. И заплакала, и закрыла лицо рукавом, чтобы не показать, как постарела за эти годы…

– Еще бы, тридцать лет-то прошло, уж не помолодела девица, – тихонько буркнула старуха Шевари, склонившаяся над вязанием.

Собравшиеся укоризненно глянули на нее и снова завороженно вслушались в мягкий певучий голос чинца.