Темные игры (сборник)

…

Она не кричит. Трудно кричать со вспоротой гортанью. Но пытается, старается. Из разинутого рта, из дергающихся губ — бессильное шипение. Воздух вырывается из раны — вылезла наружу и в такт неслышным воплям трепыхается, дергается какая-то красная пленка — словно шкурка языка. Мяса в котором не осталось. Второй рот. Кровь не хлещет голивудскими брандспойтами. Сочится помаленьку. Так и бывает, если не затронуть артерию и яремную вену. По науке — трахеотомия. С таким можно и пожить. Она поживет. Еще немного поживет.

Ей будет очень плохо. Плохо и больно. Всю оставшуюся жизнь. Почти как было мне. Но для нее все кончится быстрее. Она и тут меня обыграла. Что ж — получай свой выигрыш. Получа-а-а-ай!!!!!

Опасно иметь развитое воображение. А может и нет. Но тогда опасно читать такие сочинения. Они несовместимы с мозгом, транслирующим текст в яркие зрительные образы. Этот факт дошел от головы до желудка немного позже, на середине восьмой страницы — и он рванул к туалету. Зеленея лицом.

Полегчало. Но только желудку. Он посидел, собираясь с силами. Дочитывать не хотелось. Но ничего другого он делать сейчас не мог. Четыре страницы. Четыре страницы до конца. Всего и целых четыре. Слева ныло. Он набрал полную грудь — и нырнул.

…

Брюшина раскрылась как тонкий безгубый рот. На краях — ни капельки крови. Ровный, желтовато-белый разрез. Жирок. Да ты поправилась за эти месяцы… А крови все нет. Это капилляры и сосудики сжались. От страха. И боли еще нет. Ничего, сейчас все будет. И кофе, и какао. И коньяк, и умные разговоры. На, получай!!!!!

Он знал все. Количество перешло в качество. Он оказался там. Не наносил удары — был сторонним наблюдателем. Безмолвным и беспомощным. Но он знал все. Эту гигантскую коммуналку на верхнем этаже углового дома. Эти две комнаты с высокими потолками. Эту мебель и эти обои. Эти книги в полках. Эти безделушки на трюмо (косметики почти нету). Эту гитару на стене. Эти рисунки — штрих скупой, уверенный, мужской. Эти занавески и этот вид из окна — музей, похожий на храм. Кровавый храм кровавого бога войны. Он знал все.

И — он знал эту женщину. Лучше бы он ее не знал никогда. Лучше бы он никогда здесь не был — ни тогда, ни сейчас. Лучше бы он никогда не видел этого лица — которое казалось ему то прекрасным, то отвратительным. Которое сейчас искажено, дико искажено. И не мукой — ненавистью. Последней бессильной ненавистью. И лучше бы он не слышал никогда ее голоса — низкого, чуть-чуть хрипловатого. Всегда спокойного. Иногда — презрительного. Иногда — бархатно-нежного. Голоса, который превратился в булькающий клекот и шипящий свист. И в этом свисте и клокотании — та же смертельная ненависть.

…Он был весь в крови — с ног до головы. И убийца — тоже. Он не видел его лица, только длинное, почти до пят, поношенное пальто. Синее. Спереди оно стало черным. Мокро-черным. Липко-черным. Пропитавшимся кровью. Жуткое и неторопливое действо заканчивалось, убийца перестал растягивать удовольствие и кровь хлестала во все стороны.