Тёмные истории Северо-Запада

Соколов жил с отцом на отшибе Серебрянки. К его дому вела через поле дорожка и заканчивалась во дворе. Забора у них не было. Зато были две собаки. Об этом рассказывали ребята из школы. Они же говорили, что мама Соколова умерла год назад.

Миша жалел Гаврилу. Он не мог себе представить, что такое, когда мама умирает. Он боялся смерти и не мог сдержать слёз при мысли, что родителей когда-нибудь не станет. Папа всегда на это говорил, что не стоит переживать. Что когда придёт время уходить — жизнь уже настолько будет не в радость, что смерть встретишь с облегчением. Миша делал вид что понимает.

Рядом с тёмным домом был пристроен сарай. «Приора» Соколовых стояла чуть в стороне, на брошенных на землю досках.

Машина остановилась между нею и сараем. Папа отстегнул ремень безопасности, повернулся к Мише.

— Сиди тут. Не выходи. Я быстро.

— Па-а-ап...

Отец наклонился к нему, взъерошил волосы с улыбкой.

— Всё будет отлично.

И вышел.

Из двух будок, разматывая цепи, выбрались псы. Забрехали хрипло. Папа только глянул на них, и собаки притихли, как по мановению палочки. Самая здоровая изумлённо наклонила голову набок, а та, что поменьше — юркнула обратно в будку и обстреляла незнакомца настороженным лаем.

Дверь отворилась, на улицу вышел Соколов старший. Очень худой, такой же лупоглазый, как и Гаврила. Почти лысый. Миша знал, что у него чёрные зубы. Видел в школе, когда за Соколовым приезжала ржавая приора.

Папа что-то сказал ему. Указал на машину пальцем.

Выпученный взгляд уткнулся в Мишу. Рот раскрылся в кривой ухмылке. По спине пробежались мурашки, и Миша отвернулся. Дотронулся до зажигалки. Красный Уткоробот выдержал бы этот взгляд! Встретил бы его смело!

Миша зажмурился, сжал кулачки, а затем резко поднял голову и повернулся к взрослым. И как раз в этот момент папа ударил отца Гаврилы в лицо. Тот упал на землю, злобно ощерился и ловко вскочил на ноги. Папа был больше, тяжелее. Как медведь. Он что-то проорал неразборчивое, указал на машину опять, затем на дом. Из будки выскочила собака, осмелев, но с визгом остановилась, когда закончилась цепь. Её старший товарищ был осторожнее, но и он не смог дотянуться до людей.

— Сожгу... — послышалось Мише сквозь лай. Голос папы так изменился...

Соколов старший улыбался гнилыми зубами, щерясь. Что-то плюнул в лицо папе. Скрепыши в потных ладонях Миши слиплись в один неразъемный комок. Кожу головы закололо сразу во многих местах. То, что происходило на улице было неправильно.

Ещё один удар, но Соколов увернулся и врезал папе ногой между ног, от чего несокрушимый великан согнулся пополам, и в следующий миг в руке гнилозубого откуда-то появился молоток. Голова папы мотнулась в сторону, и он грохнулся на землю без движения.

Соколов старший молча обрушил ещё один удар.

Миша онемел от ужаса. Всё показалось ему ненастоящим. Абсолютно всё. И утренние хлопья за столом, с мамой и папой. И «Чёрный плащ», которого так хотелось посмотреть. И даже ненависть к школе.

Всё померкло. Остался только лежащий на земле отец и стоящий над ним гнилозубый лысый монстр. Который медленно распрямился, отёр кровь с лица и посмотрел на Мишу.

Снова огляделся, почесал затылок и пошёл к машине.

Миша отстегнул ремень безопасности и дёрнулся вперёд, чтобы нажать кнопку блокировки дверей. Щёлкнули замки. Отец Гаврилы приблизился. Потянул за ручку. Оскалился чёрными зубами и вернулся к лежащему папе.

— Пап вставай! — сквозь слезы прошептал Миша. — Пап! Пожалуйста!

Соколов старший перевернул тело, обыскал карманы и вытащил брелок с ключами. Встал, показал их Мише, а затем подхватил папу за ноги и с трудом поволок к сараю. Руки отца безвольно волочились по земле.

Гнилозубый протащил тело мимо машины, заглядывая в стёкла и зло улыбаясь. Затащил папу в сарай и закрыл дверь. Вновь огляделся.

Миша трясся в кресле, вцепившись в ручку двери. Слёзы заливали лицо, но он не смел стереть их. Он боялся даже на миг закрыть глаза.

Сколов старший постучал в стекло и поболтал перед ним брелоком. Нажал кнопку и замок снова щёлкнул.

Миша с криком надавил на блокировку. Клац. Соколов дёрнул за ручку, яростно скривился.

Клац. Дверь распахнулась.

— Не надо, пожалуйста. Не надо. Я не играю. Я так не играю! — завопил Миша. — Я не играю!

Соколов старший выволок его из машины, заткнул рот вонючей ладонью, оглядываясь, и потащил в дом. Едва захлопнулась железная входная дверь, он ударил Мишу по лицу и бросил на пол. Запер засов.

— Не надо. Не надо, — всхлипывал Миша.

Внутри пахло сыростью, перегаром, грязным бельём. Над дверью висела лампочка без плафона, на одиноком проводе. Папа говорил, что так нельзя делать...

Папа...

— Что с папой?! — сквозь рыдания выдавил он.

— Пизда ему, ублюдок, — сказал Соколов. — И тебе пизда.

С молотка в руке мужчины капала кровь. Он положил его на полочку рядом с дверью. Замер, разглядывая добычу. А затем шагнул к нему.

— Пожалуйста не надо! — заголосил Миша. Худые, но сильные руки подхватили его за куртку, как щенка. Он брыкнулся, отбиваясь, но получил такую затрещину, что потемнело в глазах.