Темные изумрудные волны

– Какой накал, какое жизнелюбие, воистину титан!

Через два часа привезли доктора, надёжного человека, с которого для пущей надёжности взяли обещание хранить врачебную тайну. На вопрос «что с ним?» Уваров ответил, что пострадавший случайно сунул себе в ухо острый предмет. Осмотрев пациента, доктор обнаружил распухший висок, увеличенные лимфатические узлы, и мрачно констатировал, что положение больного крайне серьёзное. Скорее всего, воспаление среднего уха, что чревато попаданием инфекции в мозг. Смерть может наступить в любую минуту. Необходимо срочное реанимационное лечение.

Уваров и Давиденко находились в замешательстве. Не дожидаясь их решения, врач сделал инъекцию максимальной дозы антибиотиков.

– Сможешь ли ты сам провести… эти реанимационные мероприятия? – спросил Иосиф Григорьевич.

– Смогу, – ответил врач, понимавший, что неспроста тяжелобольной находится там, где полагается находиться машинам. – Только не здесь. И мне нужно съездить за лекарствами, материалами, инструментами.

Иосиф Григорьевич ответил едва заметным кивком. «Куда везти адвоката? К нему домой? К себе? В загородный дом? Или, чёрт с ним, в больницу? А если выживет… не дай бог… или дай бог… что тогда с ним делать?»

Когда через три часа они вернулись, адвокат уже не дышал. Пощупав пульс, осмотрев склеры, врач констатировал смерть. Он развёл руками, и молча вышел.

– А поговорить? – вырвалось у Иосифа Григорьевича.

Он начал размышлять.

– Отвезти куда-нибудь, затем «случайно» обнаружить, соорудить дело, дать дело нужному следователю.

– Ты понимаешь, какой нам огород придётся городить, и сколько это будет стоить? – возразил Уваров. – И всё ради чего? Чтобы какой-нибудь шустрый оперуполномоченный, или следователь, когда-нибудь докопался до истины? Думаешь, только в нашей епархии умеют разговаривать с трупами?

Иосиф Григорьевич прошёлся по доскам, которыми была забрана яма.

– Бросить в подвал, залить кислотой, забетонировать.

– Тогда уж залить бетоном весь подвал, – продолжил его мысль Уваров.

– И сделать стяжку, поднять пол сантиметров на десять, – закончил Иосиф Григорьевич.

Глава 72

Вперед спешу

Дрожит от мокрого дождя

Луна на небе одиноко.
Ей сверху видится земля,
Луна – недремлющее око.
И видит все: и смерть, и жизнь,
Любовь и нож – ей: «Ну и что же?»
Луна ведь, как ни странно, на людей,
Луна ведь на людей похожа.

Кровью земля обагрена,

А я пишу вот эти строки,
Земля копейкой сражена,
Мы вместе, но мы одиноки.
Наркотики, убийства – это жизнь,
Для киллеров и мафии, быть может?
Они ведь, как ни странно, на людей,
Они ведь на людей похожи.

Мы хуже дикого зверья,

Хотя все от природы строги.
Мы все враги, и все друзья,
Мы все рабы, и все мы боги.
В пороках утонула жизнь.
Любовь и нож – нам: «Ну и что же?»
Мы все ведь, как ни странно, на людей,
Мы все ведь на людей похожи.

Глава 73

Тихо скрипнула дверь, в кабинет вошёл Першин.

– Добрый день, Иосиф Григорьевич! Что-то дверь поскрипывает, может, маслица машинного принести? Для машинки останется.

Давиденко угрюмо посмотрел на вошедшего поверх очков.

– Не для всех тут дверь без скрипа отворяется…

А сам подумал: «Примчался без предупреждения, ишачий хвост, проверить, как жив-здоров».

Растерянно улыбаясь, Першин примостился на стул.

– Просьба есть…

– Видит баранья башка, не просто так пожаловал…

Кроме обоснованной злости, появившейся после покушения, у Иосифа Григорьевича вдруг прорвалось раздражение на замдиректора «ВХК», постоянно досаждающего его своими просьбами. Видимо, Першин думал, что ежемесячный платёж не отрабатывается на сто процентов, КПД слишком низок, и, появляясь с очередным пакетом заданий, всегда боялся что-либо упустить, считая, что полковник не смеет забыть про него хотя бы на один час. Он был из тех людей, для которых дверь просьб, однажды открывшись, уже не в силах закрыться, так как, подобно голодным баранам, в неё всем стадом врываются их домогательства.

Быстро забыл Першин, как ходил перед Кондауровым на полусогнутых, боясь потревожить хотя бы взглядом.

– Может, я не вовремя, – осторожно спросил замдиректора, всё еще улыбаясь.

– Не вовремя шут собрался прокрасться к чужой жене – бубенцы на колпаке только рассмешили разбуженного мужа.

– Давно не появлялся… то есть… пришёл просить об одолжении, – проговорил Першин, кисло улыбнувшись.

– Одолжила сорока у орла клюв, а вернуть забыла.