Тут Андрей понял, как же Мариам боялась, что он встанет и уйдёт с Катей. Это был бы крах её любви, её надежд. Всё то, что она с таким упорством создала – семейный очаг, общественный статус, зависть подруг – всё это могло рухнуть в одночасье, ведь даже если б он вернулся, гордость не позволила бы ей принять обратно мужа, ушедшего непонятно с кем.
И осознание вины соединилось в нём с другим чувством. Странно осознавать настоящее чувство к жене спустя полтора месяца после свадьбы. И странным показалось то, что он так легко отрёкся – сначала на деле, а потом и на словах – от женщины, которой целый год клялся в любви, обещал ждать сколь угодно долго.
«Неужели двоих люблю?» – пронзила сознание мысль.
Его действиями руководили чувства, и все они были искренними. А где же в это время его разум? Что это – безмозглость, инфантилизм? Человек с двумя сознаниями? Или это два разных человека, и у каждого своё, несхожее со вторым, сознание?
Вот он подсмеивался над Машей, заводившей многочисленные знакомства, чтобы, общаясь с разными людьми, найти, понять себя. Она казалась ему незрелой, инфантильной, а теперь получается, что она оказалась прагматичной, сознательной, а он ведёт себя, как подросток. У неё хватило сил сделать выбор и прямо сказать об этом, а он это сделать не может. Выходит, верен её диагноз: «Тебе суждено всю жизнь гоняться за призраками»?
Ночью Андрей долго лежал с открытыми глазами, не мог спать, – слишком о многом надо было думать. Но оглушённая внезапной встречей голова – столь долгожданной встречей, к которой он оказался не готов – не могла думать, виски сдавило. В черепе стояла мёртвая зыбь, – всё кружилось, качалось, плескалось в мутных волнах, не за что было ухватиться, начать тянуть мысль.
Ни одной звезды на чёрном небе, ни одного огонька в погасших окнах. Тёмным покровом глубокая ночь окутала землю. Где-то далеко морские волны разбивались о берег, а там, куда им не добраться, владычествовали горные ветры. В завесе тумана открывался один просвет за другим. Горы расступались, теряли высоту. Открывался залитый солнцем пейзаж. Береговые отроги горной реки обрывались скалами, упираясь в широкую долину. А между ними вдали виднелась всхолмленная даль, прикрытая холодной просинью чёрных лесов. За ближней стеной деревьев тонкая струйка дыма сверлила просторное небо. Откуда, не видать, но чувствовалось тепло чужого очага.
Ярко-красное солнце медленно спускалось к хребту. Облака, волнуясь, ползли следом за ним, волоча по земле свои лохматые тени. В воздухе разлилась вечерняя прозрачность. Звонче раздавались голоса певчих птиц. Внезапно ухнула сова и в испуге шарахнулась обратно в лес. Доносилось цоканье белок. С реки тянуло свежестью. В зареве заката бесчисленные отроги казались окаменелыми волнами разбушевавшегося океана. Мутная синева сумерек сгущалась с каждой минутой. Одна за другой зажигались звёзды.
Между толстыми корнями деревьев примостилась девушка. На ней было тёмное платье, делавшее её похожей на тень, а глаза похожи на озёра, так как в них никогда не высыхают слёзы.
Подземный огонь вдруг вздыбил землю. Одетая, как в панцирь, в вулканические громады, стала отторгать она от них скалы, обрушивая их на гремучие горные реки, придавая им цвет тревоги и жизни: багряный и зелёный. И в огромных огнедышащих впадинах забились горячие источники, вещая о грозной силе, заключённой в насыщенных клокочущим пламенем недрах.
Словно раскалённое железо обожгло лицо. Сквозь пламя, застилавшее глаза, он увидел ЕЁ. Бросившись к ней, прижал к себе, стал покрывать бесчисленными поцелуями. Она, словно очнувшись ото сна, отозвалась, поддаваясь его ласкам.
– Что с тобой, ты же не хотел…
– Катя… моя Катя… Ни блеску благополучной жизни, ни королевам красоты, не затмить волнующий поток твоих кудрей и изумрудные озера глаз!
Она оттолкнула его.
– Что… как ты меня назвал?
Он властно привлёк её к себе.
– Катя, как же ещё! Нашла время для шуток. Иди ко мне, наконец мы вместе.
– Уходи! – услышал он жёсткий голос Мариам. – Переночуешь на диване, утром чтоб убрался отсюда.
Взгляд его просветлел, он понял, что совершил ужасную ошибку. Поднявшись с кровати, поплёлся в зал. Это был конец его недолгой семейной жизни.
Глава 116