Темные небеса

Ничего нового в ее высказывании нет. Ведь очевидно, что в действительности на Терру будут готовы уйти не более чем семь — восемь процентов людей. Но это те семь — восемь процентов, которые обладают пассионарностью, повышенной энергетикой, претворяющей быт в подлинное бытие. Для Терры это одновременно и хорошо, и плохо. Хорошо, поскольку элитный человеческий капитал обеспечит ей ускоренное развитие. А плохо, потому что такая деятельностная среда предполагает повышенную конфликтность и не очень понятно, как терране, пусть даже под присмотром арконцев, сумеют это противоречие преодолеть. Ну а для Земли изъятие пассионариев будет, в свою очередь, означать довольно долгий застой, который тоже придется преодолевать.

Вот примерно так я ей отвечаю. Правда, умалчиваю о том, что застой, скорее всего, будет сопровождаться понижением социальной температуры. А это, в свою очередь, сможет отодвинуть глобальную катастрофу или даже вообще вычеркнуть ее из повестки дня. Может быть, арконцы рассчитывают как раз на такой вариант.

Анжела усмехается с сознанием собственного превосходства.

— Это для вас застой, а для нас — спокойная, нормальная жизнь, — говорит она. — Хоть бы вы вообще все ушли. Все, кому все время что-то не так. Будоражите, теребите, всегда недовольны, все для вас — дураки! Не даете жить ни себе, ни другим!.. — И добавляет в запале: — Учти, если ты захочешь взять с собой Елизавету, я тебе ее не отдам. Суд будет на моей стороне!..

Я же нейтральным, академическим тоном, который Анжелу всегда бесил, объясняю, что ни на какую Терру вовсе не собираюсь. С чего ты это взяла? Что мне там делать? Я не могу ни выращивать хлеб, ни ухаживать за коровами, ни строить дома, ни разведывать залежи угля, нефти, руды, ни возводить заводы, ни плавить металл… Все это мне попросту не интересно. Я еще мог бы преподавать там в университете, но настоящие университеты, как я понимаю, появятся на Терре очень не скоро. Где-нибудь так лет через сто. Во всяком случае не при моей жизни… И то же самое для Лизетты. Кем она там в принципе может стать? Воспитательницей в детском саду? Учительницей младших классов начальной школы?..

— По-моему, это не для нее.

Анжела распахивает глаза:

— Значит, ты не собираешься эмигрировать?

— И мысли такой не было…

— Как же так?..

Для Анжелы это сильный удар. Чувствуется, что он даже повергает ее в легкое ошеломление. Анжела уже свыклась с тем, что меня не будет, но отблеск моего статуса — эксперта по внеземному разуму, героя, спасшего жизнь представителю инопланетной цивилизации, будет лежать и на ней. О ней будут помнить где надо. На нее будут иначе смотреть. У нее к годовщинам и к связанным с Контактом событиями будут брать интервью. А теперь получается — что? Поскольку мы уже давно живем врозь (но пока официально не разведены), то сиять я буду один, а она окажется в стороне? Анжела вообще не может простить мне того, что стертый пятак, серый академический хомячок, от которого она в свое время пренебрежительно отмахнулась (подумаешь, профессор в каком-то задрипанном институте) вдруг мановением чуда взлетел чуть ли не до самых кремлевских звезд. Уже сейчас (как она полагает) у меня образовались серьезные и влиятельные связи в верхах. А что будет, когда арконцы уйдут? В моем нежелании эмигрировать она видит одно: здесь, на Земле, в России, мне предлагают гораздо больше, чем там, на Терре.

Каждая жилка у нее мелко дрожит, каждая клеточка вибрирует соответственно вновь открывшимся обстоятельствам. Я примерно догадываюсь, что дальше последует, и прежде чем на лице Анжелы появляется призывно-ослепительная улыбка, прежде чем голос ее приобретает заманчиво-эротический, мурлыкающий окрас, говорю, что лучше подожду Лизетту внизу.

— Хочется на улицу. Три месяца просидел практически взаперти.

И не успевает Анжела слова сказать, не успевает она как бы случайно дотронуться до меня, как я выскальзываю из квартиры, аккуратно, без стука притворяя входную дверь. Лишь щелкает язычок замка, отрезая прежнюю жизнь.

Разумеется, это иллюзия. Прежнюю жизнь так просто отрезать нельзя. Она еще долго, как хроническая болезнь, будет тлеть где-то внутри.