Темные небеса

Стараясь не думать о запахе, доносящемся изнутри, она вскарабкивается на упор, соединяющий трейлер с машиной, потом — на порожек дверей, зачем-то обитый войлоком, цепляется за ребро крыши, с трудом подтягивается. Левый локоть пронзает неожиданной болью. Лизетта вскрикивает, но все же кое-как выползает наверх, осторожно приподнимается на четвереньки, на корточки, наконец выпрямляется. Она еще раньше обратила внимание, что безумный, панический вой, надрывающий уши, постепенно стихает, слабнет, спадает, превращается в гомон, волнами перекатывающийся в отдалении, а теперь, с крыши трейлера, заслоняясь ладонью от корочки солнца, высунувшейся из-за леса, видит, что толпа с кладбища автомобилей почти вся утянулась по направлению к Куполу. Это достаточно далеко отсюда, тем очевидней становится разница: здесь — скопище мертвых машин с одинокими, потерянными фигурами между ними, там — темный, будто сход селевого потока, колышущийся человеческий студень. Она видит безнадежно увязший в нем желтый автобус и завихрения, сжимающие его, как кольца удава. Все выглядит игрушечным, несерьезным из-за расстояния, однако понятно: и думать нечего, чтобы пробиться с Машенькой сквозь это столпотворение. Для них серый купол Станции недостижим. Ну и бог с ним, значит, лететь на Терру ей не судьба, осваивать новые земли будут другие.

Она даже испытывает некоторое облегчение. Больше не надо мучиться неуверенностью, все решилось само собой. Только бы знать еще, как там Павлик? Только бы он был жив, только бы уцелел. Бог с ней, с Террой! Ведь он же не улетит без нее?.. Ладно, не об этом сейчас надо думать. Лизетту будоражит странная, почти детская радость. Ей хочется немедленно позвонить Анжеле и изо всех сил закричать: «Мамочка, не беспокойся!.. Я остаюсь!.. Не волнуйся, пожалуйста, я здесь, я живая, я возвращаюсь домой!»… Правда, радоваться пока еще рано. Сперва им следует выбраться из этого дурно пахнущего гадючника. Лизетта прикидывает, что тут можно было бы предпринять. Понятно, что через Бельск им с Машей идти нельзя, они попадут в ту же самую ополоумевшую от страха толпу, но вот если двинуться через реденький еловый лесок, вон туда, направо от трейлера, недалеко, всего метров пятьсот, то можно выйти на проселочную дорогу, там вроде бы — никого, уже неплохо, а любая дорога в конце концов куда-нибудь приведет.

Значит, так и решим.

Она бережно съезжает по стенке трейлера. Локоть еще побаливает, но, кажется, ничего серьезного. В конце концов не на четвереньках же она поползет.

Машенька тут же требовательно спрашивает ее:

— Увидела маму?

— Мама твоя довольно далеко отсюда, — говорит Лизетта. — Придется долго идти. Ты готова? Как там твоя нога?

— Ножка больше не болит, — гордо отвечает Машенька. И берет ее за руку. — Ну!.. Пошли!..

Если честно, Лизетте не очень хочется покидать это безопасное место. Лучше бы тут отсидеться, чуток переждать, но неизвестно ведь, сколько придется пережидать. Быть может, несколько дней. А вода (уже хочется пить), а еда, а девочка эта? Вообще, что будет, когда разочарованная толпа хлынет назад?

Она строго глядит сверху вниз:

— Машенька, давай договоримся с тобой. Ты будешь меня слушаться, вести себя хорошо. Не капризничать, не хныкать, не уставать. Главное — не отходи от меня ни на шаг. Иначе мы заблудимся и маму твою не найдем. Ты поняла?

— Я очень послушная, — отвечает Маша. — Только давай уже будем идти…

Они боязливо протискиваются наружу. За какие-то считаные минуты совсем рассветает, воздух становится чуть белесым, прозрачным, как сильно разведенное молоко. Лизетта прикидывает, что им вроде направо, да-да, вон туда, где растоптанная до грязи тропинка выводит на окраину этой затхлой помойки. Они с Машей аккуратно перебираются по камням и ворохам иссохших ветвей. На них оглядываются: оказывается, что далеко не всех смыла паническая волна, довольно много людей переминается возле своих машин, не понимая, по-видимому, то ли бежать им, то ли оставаться на месте. Слава богу, страшилища в черном плаще, черной шляпе, черных очках, чего Лизетта втайне боялась, средь них не видно, но уже через пару минут раздаются сзади торопливые, чавкающие шаги, их настигают несколько человек:

— Стой, девка!.. Стой, мать твою перемать!.. Стоять, кому говорят!..

Чуть не сшибая с ног, их перегоняют двое парней, проскакивают немного вперед, загораживают дорогу, и тут же протискиваются откуда-то еще двое, нет — трое, вместе с ними — Сынок: заплывший до щели глаз, разбитые, вспухшие губы, струйка крови сочится на подбородок.

Еще один парень звонко хлопает его по спине, пропихивая поближе:

— Эта, что ли?

— Эта, — подтверждает Сынок и обжигает Лизетту взглядом горячей ненависти. После чего всхлипывает. — Ребята, вы обещали меня отпустить…

— Обещали, обещали, не сепети, — говорит парень, который сзади. — Мы свои обещания выполняем. — Внезапно почти без замаха, но очень сильно бьет Сынка по затылку. У того дергается голова, он делает по инерции шаг вперед и вдруг обрушивается, как вязанка дров — лежит, слабенько, конвульсивно подергиваясь.