Темные празднества

Я еще крепче сжимаю пальцами перо. Он сомневается в моих способностях. Мне нужно уйти, чтобы уберечь себя от риска, что отец и Уилл когда-нибудь об этом узнают. Но несмотря на все, что пообещал мне папа, я не могу не стремиться к чему-то большему. Обретя имя матери, я испытаю лишь безнадежное утешение, не более. Если я не смогу изменить свою природу, то должен стать таким, как Стивенс, – бесплодным и одиноким. Писательство облегчает эту ношу. Единственный раз, когда я почувствовал себя полноценным, случился, когда я, не сдерживаясь, излил мысли на бумагу. Это был и единственный момент, когда я ощутил себя близко к познанию своей матери, и сейчас мне совсем не хочется опускать руки.

– Избавь меня от проповедей, – хмурится Броуд, когда я начинаю с предисловия. – Эту часть почти никто не читает, к тому же, именно в церкви людей учат остерегаться дьявольских искушений.

Я зачеркиваю строчку и начинаю сначала, на этот раз – сразу с основной истории.

– Это мы уже слышали, – вмешивается Броуд, когда я дописываю всего пару строк. Несмотря на репутацию Уилла, многие его подвиги соединились с историями его коллег по охоте на ведьм. История, которую я сейчас пишу, всем знакома. Она – о ведьме, душа которой по ночам покидает тело и наводит кошмары на соседей, пока Уилл ее не убивает.

Перечеркнув строчки, я начинаю снова. Теперь я пишу о ведьме, которая посылает своих чертей, чтобы убить скот своего врага.

– Эта история тоже старая.

Я бросаю перо и оборачиваюсь к Броуду:

– Истории никогда не бывают новыми. Все обвинения написаны одними и теми же чернилами.

Его терпение на исходе.

– Своими словами ты добьешься того, что я прекращу с тобой сотрудничать, – угрожает он мне, многозначительно кивая в сторону своих учеников.

– Есть одна ведьма, – торопливо произношу я, приправляя правдой ложь короля Якова, – она общается с покойниками. – Броуд наклоняется ко мне. – У нее в распоряжении куча секретов мертвецов, – откровенничаю я даже после того, как песнь Фрэнсиса заставляет мою кровь кипеть. – Они наполняют ее, словно вода.

– Напиши о ней, – просит меня Броуд.

– Она из Бэгби, – говорю ему я, даруя жизнь выдуманной женщине, чтобы тайны мертвых, и мои тоже, снова могли ожить. – Это маленькая деревушка. Недалеко отсюда, но сейчас под контролем роялистов. Достаточно удаленная, но не настолько, чтобы не вызывать опасений.

– А чем она занимается, эта ведьма? Как она наводит проклятия?

– Портит всем жизнь. Использует секреты мертвецов, чтобы соблазнить или напугать людей, а потом заставить их продать душу дьяволу, – рассказываю я.

Он хмурится.

– Должно же быть что-то еще.

– Она занимается узелковой магией, – напоминаю я ему, – поэтому способна только на что-то одно.

Он вскидывает руки.

– Тогда опиши ее, как коварную ведьму!

Когда я начинаю спорить, он настаивает:

– Читателям не нужна правда. Им хочется ужасов.

Кивнув, я позволяю истории развернуться перед моими глазами. Пальцы у меня – в пятнах от чернил и пахнут медным купоросом, чернильным орешком и смолой.

– Что касается ее внешности, – размышляет он, – пусть она будет старой каргой, изуродованной грехом, с ведьминой меткой на груди.

Теперь приходит моя очередь нахмурить брови.

– Уродливая ведьма – это избито.

– Зло проявляет себя во внешности человека. На лице у злобной колдуньи – следы от используемых ею заклинаний, а кости узелковой ведьмы переломаны нитками, которые она переплетает. Вот у Ричарда Третьего, например, от подобных практик искривилась спина, – заявляет он, говоря о короле, чье уродство люди связывали с тайным убийством двух принцев, его племянников, произошедшим в башне. Ходят слухи, что он использовал узелок смерти, чтобы устранить их из линии наследования. – Можем поменять кое-какие детали, – продолжает Броуд, – но история все равно должна соответствовать ожиданиям. Мои читатели хотят, чтобы их напугала уродливая колдунья, а потом спас прекрасный охотник на ведьм.

Как только я заканчиваю, он осторожно берет пергамент.

– Это подойдет.

История, которую я написал, – не более чем фарс, но увеселение людей отвлечет внимание от любых подозрений, которые может захотеть распространить моя мачеха.

– У меня есть еще истории, – предлагаю я, имея в виду другие песни, которые слышал. Хоть я и не несу их с собой, как песнь Фрэнсиса, они все равно оставляют болезненные следы на моей коже.

Броуд уходит, и мои щеки начинают гореть. Вы не сможете меня превзойти, злорадствую я над королевскими писцами и охотниками на ведьм, принесшими историю ведьм в жертву собственным амбициям. Мне становится стыдно за то, что на страницах, лежащих передо мной, песни мертвых превращаются во что-то пугающее. Подобное мне самому.

Глава девятая

Наши с Броудом дела затягиваются до позднего вечера. Когда я возвращаюсь в резиденцию Хейла, слуга приглашает меня в гостиную, прошептав, что все ждали моего возвращения, чтобы поужинать. Я останавливаюсь на пороге, чтобы взглянуть на Альтамию. По бокам от нее сидят родители, а силуэт ее обрамляют нетронутая еда и полусгоревшие свечи.

Хейл начинает меня подначивать: