Первым впечатлением Карфакса было то, что дом полон людей. Затем он заметил, что эффект создается галереей зеркал, плодящей многочисленные отражения их фигур. Не так уж и много отражающих поверхностей – но умелое их размещение создавало эффект величия и таинственности, чему, очевидно, способствовала конструкция дома. Комнаты самых разнообразных форм и размеров «перетекали» одна в другую, и нигде – ни единой двери! И, поскольку здесь было не сыскать двух помещений, оформленных одинаково, все эти зеркала создавали лабиринт отражений, как-то сосуществовавших, но не зависимых при этом от сбивающей с толку реальности комнат, будто подчиненной совсем другим законам сочетания света и тени. Карфакс обнаружил, что ему редко когда удается точно определить происхождение какого-либо отражения – и его постоянно беспокоило существование
Лестница, соединяющая этажи дома, петляла из стороны в сторону, закладывая труднообъяснимые виражи, – и сходилась снова на просторных лестничных клетках, вполне способных вместить многолюдную герцогскую свиту. Карфакс проследовал за горничной в сером в отведенную для него комнату. Поднимаясь, он заметил – того же конструктивного принципа, что использовался при проектировке первого этажа, придерживались и наверху: те же соединенные между собой комнаты без дверей, отличающиеся по размеру, окраске и форме, те же зеркала. Эффект создавался, что и говорить, головокружительный. Карфакс подумал о шахматах, которыми его наставник по богословию пытался заинтересовать его в Оксфорде. Еще он отметил ковер на лестнице – длинная желтая змея вытянулась по центру широкого темно-зеленого пола; узор умудрялся не повторяться ни на одном из витков, и Карфакс, склонный «тонуть» глазами при подобных гипнотических зрелищах, обнаружил, что легко находит
На верхнем этаже дома комнаты уже не были взаимосвязаны и без дверей, но расположение помещений и коридоров оставалось сложным и таинственным.
Комната, которую ему предоставили, оказалась неожиданно обычной. Старомодная медная кровать с богатой отделкой первой попадалась на глаза и задавала всей остальной меблировке – громоздкой, некогда, несомненно, дорогой, но едва ли отвечавшей тонкому вкусу – некий тон, кардинально отличавшийся от тона дома. Горничная в сером поставила его сумку, заметила: «Чай будет ждать внизу, сэр, как только вы будете готовы», – и ушла. Карфакс подошел к окну и выглянул наружу.
На подъезде к дому у Карфакса возникло впечатление, будто тот стоит в просторной лощине, взятой в почти идеальное кольцо довольно высокими и крутыми холмами. Прекрасный широкий и пустой вид, раскинувшийся сейчас перед ним, был опьяняющим и величественным; но Карфакс совершенно не мог объяснить, откуда взялось у него прежнее сильное впечатление, будто уединенность дома – нечто уникальное, единственное в своем роде.
Он опустился на колени и поискал в сумке бинокль. Узор ковра снова так и «прыгнул» ему навстречу, раздражая глаз все той же, уже отмеченной на шкуре «змеи», ползущей по лестнице асимметрией на всей своей протяженности, неповторимостью. Нежный глубокий ворс не мог скрыть это несовершенство – или же достоинство? Карфакс попробовал найти объяснение феномену, и вскоре до него дошло, что оба ковра, возможно, являлись частями единого целого…
Горничная в сером ждала в холле и отвела его в небольшую квадратную гостиную, где Ариэль лежала, растянувшись на диване, с чайным подносом под рукой. Похоже, это помещение занимало угол дома – по центру двух смежных стен были прорезаны окна. Как отметил Карфакс, за ними пейзаж полностью состоял из окрестных холмов.
– Какой красивый дом! – горячо воскликнул Карфакс, беря в руки тост. – Но, полагаю, живя в нем, трудно идти в ногу со временем?
– Нам не нужно платить британские налоги на острове, – ответила она. – И все гораздо дешевле здесь – и качество лучше, да и товаров больше…