Темные тайны

Он сам дошел до пива, взглянув на меня из-под поднятых бровей, отчего лоб затерялся в глубоких морщинах. Я полагала, что мое появление произведет на него куда более сильное впечатление, но, видно, Раннер давным-давно заспиртовал ту часть мозга, которая отвечает за способность удивляться. Дни его протекали бестолково и несуразно, так почему бы не включить в них визит единственной оставшейся в живых дочери, последовавший через пяток лет?

– И когда же мы в последний раз виделись, моя крошка? Помнишь, я присылал тебе пепельницу в форме фламинго?

Эту пепельницу я получила от него лет двадцать назад, когда мне было десять лет и я, естественно, не курила.

– Ты помнишь, что написал в письме? О Бене? Что тебе известно, что не он… это сделал?

– Бен? С какой стати я буду писать этому придурку? Недоумок, не я его воспитывал, а его мамаша. Он родился странненьким, таким и остался. Родился бы животным – был бы самым слабым в помете, и мы бы от него избавились.

– Ты помнишь о письме, которое несколько дней назад ты мне написал? Что умираешь и хочешь рассказать правду о той ночи?

– Я даже иногда задаю себе вопрос, а мой ли он вообще? Я, когда его растил, чувствовал себя полным лопухом. Наверное, люди у меня за спиной посмеивались. Потому что в нем ну ни капли моего нет. Он на сто процентов сын своей матери. Маменькин сыночек.

– Ты всего несколько дней назад – вспомни, Раннер! – писал, что это сделал не Бен. Ты вообще-то в курсе, что Пегги лишает тебя твоего алиби? Твоя давнишняя подружка Пегги?

Раннер сделал большой глоток пива и заморгал, потом зацепился большим пальцем за карман джинсов и злобно рассмеялся.

– Ну да, писал. Надо же, совсем забыл. Умираю я. У меня этот… как его… сколи… блин, как эта хрень называется, когда разрушается печень?

– Цирроз?

– Вот именно. У меня этот самый цирроз и есть. А еще с легкими беда. Врачи говорят, я не протяну больше года. Надо было жениться на ком-нибудь с медицинской страховкой. У Пегги какая-то страховка была, но она вечно бегала снимать зубной налет, ей, вишь ты, рекомендовали. – Он произнес последнее слово тем же тоном, каким рассказывают о человеке, ложками поглощающем черную икру. – Либби, у тебя всегда должна быть медицинская страховка. Это очень важно. Без нее ты ни хрена не сделаешь и не добьешься. – Он несколько секунд изучал свою руку, потом моргнул. – Значит, написал я тебе письмо. Надо кое с чем покончить. В день убийств, Либби, произошло многое. Я часто об этом думаю и мучаюсь. Страшный день, ужасный. Про́клятый день. Про́клятый Дэй, – добавил он и ударил себя в грудь. – На кого только тогда пальцем не показывали! Они бы любого упекли за решетку. Я тогда не дал показания, которые должен был дать. Взял и сдрейфил.

Он произнес это очень буднично, как нечто само собой разумеющееся, и негромко рыгнул. Так захотелось схватить котелок и что есть силы ударить его по лицу.

– Но ведь ты можешь рассказать об этом сейчас. Скажи, что произошло, Раннер. Слышишь? Бен в тюрьме больше двадцати лет. Если ты что-то знаешь, говори.

– Да? А потом в тюрьму посадят меня? – Он возмущенно хрюкнул, уселся на свое пляжное полотенце и высморкался в угол. – Можно подумать, твой братец невинный младенец! Он занимался черной магией, якшался с дьяволом. А коли водишь дружбу с нечистой силой, должен знать, что рано или поздно это плохо кончится… Как я не догадался, когда увидел его с этим му… мудилой Треем Типано!

Трей Типано – это имя то и дело всплывало, но потом снова растворялось, никуда не приводя.

– Что сделал Трей Типано?

Раннер осклабился, над нижней губой угрожающе завис осколок сломанного зуба.

– Надо же, люди до сих пор не знают, сколько всего в ту ночь произошло. Обхохочешься!

– Над чем, Раннер? Мама погибла, брат в тюрьме. Раннер, у тебя детей убили!

Он склонил голову набок и скосил глаза на серп месяца в небе.

– Ты же жива.

– Но Мишель и Дебби погибли. Пэтти погибла.

– А ты-то почему не погибла, никогда не задавалась вопросом? – Он сплюнул кровавой слюной. – Не странно ли это?

– Какое отношение ко всему этому имеет Трей Типано? – повторила я вопрос.

– Если скажу, мне будет какое-нибудь денежное вознаграждение?

– Непременно.

– Я ведь тоже немножко виноват. Но и твой брат небезгрешен, и Трей тоже.

– Что ты сделал?

– А у кого в конце концов оказались все деньги? Ведь не у меня.

– Какие деньги! У нас их не было.

– А у твоей матери были. Я-то знаю, у твоей курвы-матери деньжата водились.

Он теперь гневно на меня взирал, расширившиеся зрачки подчеркивали голубизну глаз, казавшихся вспышками на солнце. Он снова склонил голову набок, на этот раз беспокойно, по-звериному, и пошел на меня, расставив руки ладонями вверх, словно демонстрируя, что не собирается ни обидеть меня, ни ударить, и все же этот жест смутил меня.

– Куда подевались все деньги от страховки Пэтти? Вот тебе, Либби, еще одна загадка, над которой нужно поломать голову. Потому что лично я уж точно ничего с них не поимел.

– Никто никаких денег не получил. Все ушло на адвокатов Бена.