Темные тайны

С кем мне действительно хотелось поговорить, так это с тетей Дианой. Дианой, которая заботилась обо мне в течение семи из моих одиннадцати сиротских лет, пока я не достигла совершеннолетия. Она первая забрала меня к себе в свой трейлер. – В чемодане у меня лежала одежда да любимая книжка – и ни одной игрушки. Обычно всех кукол Мишель забирала на ночь к себе – у нее это называлось ночным девичником, но, когда ее задушили, куклы оказались в моче. Накануне убийств Диана подарила нам книжку с наклейками – цветочками, котятами и носорогами (не в одной ли она из коробок под лестницей?).

Диана не могла себе позволить новое жилье. Вся мамина страховка пошла на приличного адвоката для Бена. Диана сказала, что мама именно так распорядилась бы этими деньгами, но говорила она это с таким убитым лицом, что казалось, будь у нее возможность, она бы очень серьезно потолковала с сестрой. Поэтому на нас денег не осталось. Я была совсем мелкая и помещалась в чулане, куда, если бы не я, поставили бы стиральную машину. Диана ради меня даже его покрасила. Она работала сверхурочно, а еще регулярно возила меня в Топику на сеансы психотерапии, пыталась проявлять нежность и ласку, хотя ей тяжело было обнимать меня – жалкое подобие убитой сестры. Ее руки окружали меня этаким хулахупом – словно в какой-то игре, где нужно заключить человека в объятия, но прикасаться как можно меньше. И все равно каждое утро она повторяла, что любит меня.

В течение следующих десяти лет я дважды полностью выводила из строя ее машину, дважды ломала ей нос, однажды выкрала и продала все ее кредитные карточки, а еще убила ее собаку. Это ее и доконало. Грейси, похожая на обросшую шерстью помесь швабры с собакой, появилась вскоре после убийств. Собачонка была маленькая и вздорная, она без конца визгливо лаяла, но Диана любила ее больше меня – по крайней мере, мне так казалось. Много лет я ревновала Диану к собаке, наблюдая, как тетка расчесывает Грейси, а потом с розовым пластиковым гребнем в большой, как у мужчины, руке собирает шерстку в прядь и увенчивает заколкой; как вытаскивает из кошелька фото Грейси, а не мое. Собачонке не давала покоя моя искалеченная нога с оставшимися на ней двумя пальцами, тощими и шишковатыми. Она их всегда обнюхивала, словно понимая, что с ними что-то не так. Любви к ней это не внушало.

Это произошло летом перед десятым классом. Меня за что-то наказали, и, пока Диана была на работе, я сидела в раскаленном трейлере и злилась на собачонку, а та распалялась все больше и больше. Я не желала идти с ней гулять, поэтому она принялась бешено накручивать круги, прыгая с дивана и несясь на кухню, оттуда в чулан, затем обратно, все время тявкая, повизгивая и нападая на искалеченную ногу. Я сидела перед телевизором, не в силах справиться с гневом и отвлечься на мыльное действо на экране. На очередном вираже Грейси резко затормозила передо мной, вцепилась острыми зубками в мизинец на больной ноге и начала мотать головой. Помню, подумав: «Если эта дрянь отхватит еще один…», я пришла в ярость при мысли, какое убогое зрелище собой представляю: девушка с обрубком пальца на левой руке – обручальное кольцо надеть не на что – и морской походкой из-за недостающих пальцев на ноге – в городе, со всех сторон окруженном сушей. Девчонки в школе называли культю на руке кочерыжкой и хихикали в сторону, что было еще обиднее. (Недавно один врач сказал, что можно было обойтись и без ампутации: «Вам, должно быть, попался провинциальный эскулап с непомерными амбициями».) Я схватила Грейси, чувствуя под пальцами хрупкую грудную клетку. Дрожание тщедушного тельца разозлило еще больше, я с трудом оторвала ее от пальца на ноге и швырнула в сторону кухни. Она ударилась об угол стола и дергающейся кучкой шлепнулась на пол, заливая линолеум кровью.

Убивать я ее не хотела. Она умирала минут десять (могла бы и побыстрее), а я в это время ходила вокруг трейлера, пытаясь придумать, что делать. Когда Диана вернулась домой с жареными цыплятами из церковных пожертвований, Грейси так и лежала на полу, а я только и сумела выдавить: «Она меня укусила».

Я хотела сказать что-то еще, объяснить, почему здесь нет моей вины, но Диана выставила передо мной трясущийся палец: «Молчи!» – и вызвала по телефону лучшую подругу по имени Валери, женщину до такой же степени хрупкую и заботливую, до какой Диана была грузной и грубоватой. Диана стояла, сгорбившись над раковиной, и смотрела в окно, пока Валери заворачивала Грейси в одеяльце. Потом, поговорив о чем-то за закрытой дверью спальни, они возникли в комнате, и Диана велела мне паковать вещи; заплаканная Валери молча стояла с ней рядом и зябко ежилась. Оглядываясь сейчас назад, я предполагаю, что они были больше чем подругами: каждый вечер Диана забиралась в постель и перед сном долго разговаривала с Валери по телефону. Они ничего не скрывали друг от друга, у них даже стрижки были одинаковые. Впрочем, в то время меня нисколько не занимало, кем они друг другу приходятся.