Она ждет, пока он не оказывается рядом. Поднимает голос, чтобы перекричать шум волн.
– Предположим, я могла бы отправить тебя в тот город – и как бы ты там жил? Твой клинок был бы за стеклом в музее, и даже окажись он у тебя, ты не смог бы его применить. Языки, на которых ты говоришь, были бы мертвы уже тысячи лет. Как бы ты зарабатывал себе на жизнь, на еду? Приводил в порядок столы в какой-нибудь забегаловке, чей владелец не возражал бы против того, что ты и двух слов связать не в силах на местном языке? Или, возможно, тебя ждала бы короткая карьера трактирной шлюхи, пока не исчезнет красота? Мыть посуду, убирать навоз, пока не постареешь и не поседеешь, – как тебе такие занятия? Нравятся?
Он морщится.
– Если ты так ставишь вопрос…
– В том-то и дело. Вот в чем наша трудность. Отход от дел, о котором ты мечтаешь, ничем не отличается от героических грез юнцов, ни разу в жизни не взявших в руки меч. Это иллюзорный ширпотреб – избитая, заученная тоска, безразличная к любым мелочам жизни, вереница карт средней паршивости, розданных из замусоленной, бесконечно тасуемой колоды мифов, легенд и утешительного вранья, которым вы, люди, друг друга радостно пичкаете. В конечном итоге, стоит она меньше, чем все твои мальчишеские фантазии о жизни с цыганами посреди болот Трелейна. Такую мечту ты мог осуществить, на такую тропу ты мог однажды ступить. Но это… это ложь, которую ты носишь в своем сердце, потому что предпочитаешь не смотреть правде в глаза.
– И какова правда?
Фирфирдар взмахом руки указывает на волны, бьющиеся о берег внизу.
– Есть покой и есть движение. И, единожды начав движение, мы уже не можем по-настоящему успокоиться, пока не умрем. Единственное, что действительно ценно, – хорошо двигаться, пока можешь, а уходить на покой надо в тот момент, когда, кроме покоя, уже ничего не осталось.
– Да что ты говоришь? И как же мне быть?
Темная Королева кажется почти сбитой с толку его недогадливостью.
– Ну…
– говорит она. – На что еще, кроме смертоубийства с применением остро заточенной стали, ты действительно годишься?Наступает долгая пауза, на протяжении которой тишину нарушает только грохот прибоя. Рингил чувствует, как этот звук врывается в уши, опустошая его. Они стоят, богиня и человек, в полутора футах друг от друга, словно две статуи, высеченные из того же гранита, что у них под ногами.
– Полагаю, минет даже не обсуждается
, – говорит он наконец.Она поворачивается и смотрит на него сверкая глазами.
– Что ты мне сказал, смертный?!
– Ты не отправишь меня в город Грашгала. Я понял.
– Я не могу.
– Не можешь или не хочешь?