Темные воды Тибра

– Ни один из легатов тебя не поддержит. Ну разве что Децим из высшей любви к тебе встанет на твою сторону.

Сулла презрительно выпятил нижнюю губу.

– Я знаю, большинство моих высших офицеров более граждане, чем мои подчиненные.

– И несмотря…

– Именно поэтому я обращаюсь прямо к солдатам.

– Прямо сейчас?

– Да.

Карма встал, вцепился быстрыми тонкими пальцами себе в редкую шевелюру – очень по-обезьяньи, – словно стараясь выискать там какие-то новые аргументы. Придя в короткое неистовство, он пнул разбросанные по гранитному полу пергаменты. Потом подошел к стоявшему неподалеку легионеру, опирающемуся на копье, и начал отталкивать его подальше, надавливая мягкими ладонями ему на грудь. Тот удивленно и медленно подчинился.

Карма развернулся и подбежал ко все еще неподвижно сидевшему Сулле.

И захрипел ему на ухо:

– Но ради чего? Я не спорю, великолепно! Неожиданно! Ни на что не похоже! Самому Юпитеру не приснится такая дерзкая мысль, но чего ради?!

– Разве ты не понимаешь? – спокойно, даже очень спокойно спросил консул.

Внизу, там, где за персиковыми и апельсиновыми рощами располагались казармы, раздалось слаженное гудение букцинов.

– Все, – заныл Карма, – все, теперь уже нельзя остановить. И все из-за чего – из-за актеров, полупьяных комедиантов и скотов. Они почему-то тебе дороже всего на свете, это твое дело. Но нельзя же идти против здравого смысла и порядка жизни до такой степени.

– Ты сам сказал, они мне дороже всего на свете. Марий это понял. Он схватил и Росция, и Тигеллина. Он как-то догадался, что для их освобождения я сделаю все, что в моих силах. Попытаюсь сделать. То есть прикажу армии двинуться на Рим. Видишь, ты хитрый раб, даже этот солдафон с бычьей шеей может себе это представить, а ты все еще боишься.

Карма сделал несколько кругов вокруг кресла, в котором сидел консул, топча – почти демонстративно – валяющиеся на полу пергаменты.

– Да, боюсь. Боюсь, что все пойдет так, как задумал этот… Не знаю, каким образом, сам ли, поползновением своего угрюмого ума или по чьей-то подсказке, он догадался, что необходимо сделать, чтобы ты оказался нещадно и глубочайше уязвлен.

– Подсказке? – вдруг заинтересовался сидевший до этого вольно консул.

Карма продолжал о своем:

– Значит, он представляет себе и дальнейшее развитие событий. Ты велишь армии идти на Рим, легионеры вдруг вспоминают, что они римляне. Ты настаиваешь на своем. Возмущение обращается против тебя!

– Это мы сейчас увидим. Он считает, что на дворе времена Катона и Сципиона, а давно уж наступили другие времена. Он уже видит, как пораженные моим приказом солдаты демонстративно складывают оружие и расходятся по домам, проклиная тот день, когда встали под мои знамена. Он уже видит, как, обливаясь благодарными слезами, отцы народа – сенаторы отдают ему диктаторский скипетр для борьбы с величайшим врагом республики.

– Но вдруг он видит то, чему все же суждено случиться?!

Сулла спокойно и отрицательно покачал головой.

– Рим уже не тот.

В конце галереи показались Цецилия и Клелия в одеяниях из тончайшего испанского виссона, с диадемами в сложных, великолепно воздвигнутых прическах. Предплечья и запястья перехвачены широкими золотыми браслетами. Порывы ветра слегка колеблют края одежд. Вслед за ними – четверка смуглых рабов под предводительством манерного, но гордого своей миссией Метробия. Рабы несут части парадного консульского облачения.

Сулла тихо велел Карме:

– Подними.

– Что? Пергаменты?

– Один.

Торжественная процессия приближалась. Медленно, как и положено торжественной процессии.

– Дай золотую монету.

Карма скорчил рожу, но вынул из складок своей одежонки большой критский динарий и протянул консулу. Тот подышал на восковую печать пергамента, который держал в руках, а потом вдавил в подтаявший воск монету.

– Будешь стоять у меня за спиной, когда я протяну руку, подашь пергамент мне. Смотри, чтобы монета не выпала.

Подошла супруга, с глазами, полными слез. (Никто не знает, может быть, и искренних.) Подошла дочь, хрупкое, голубоглазое, какое-то нежизнеспособное на вид существо.

– Куда ты, Кай, туда и я, Кая, – произнесла Цецилия извечную формулу. Считалось, что квиритскому воину неизъяснимо приятно знать, что, когда он отправляется на смерть, жена всецело одобряет его поведение.

Дочь просто повисла невесомо на плече отца и захлюпала носом.

«Интересно, откуда они все знают, что затевается серьезное дело?» – с веселым удивлением подумал Сулла.

Теперь предстояло облачение. Консул посмотрел в подернутые дымкой мудрой извращенческой печали глаза Метробия и все понял – разболтал.

Сулле стало смешно, ведь они все уверены, что сейчас происходит процедура прощания перед отправкой на отдаленную и длительную азиатскую войну. Отсюда столько торжественности.

Послышались тяжелые строевые шаги сзади, строевые, хотя шел один человек. Децим.

– Легионы ждут тебя, Сулла.