Темные воды Тибра

Луций Корнелий Сулла в это же самое время тоже ел и параллельно любовался посудой. Огромная гора золотых, серебряных, украшенных драгоценными камнями и не украшенных кубоков была свалена на пол в триклинии его шатра, и это лишь первая часть добычи, доставленной из Дельф. Легионеры, ветераны афинской осады получат свое жалованье за последние полгода. Легион прибывшей римской армии, ветераны, доказавшие свою преданность проконсулу, получали даже кое-что вперед.

В данной ситуации это необходимо.

Карма уже получил приказание и отправился к передвижному монетному двору, который следовал, как обычно, за каждой крупной римской армией. Пусть раздувают меха, распаляют угли, сегодня ночью предстоит большая государственная работа.

Стоявший рядом Мурена поднял откатившийся в сторону от кучи золотой двуручный потир, с нанесенным по краю узором, изображавшим бег колесниц.

Сулла покосился на него.

– Ты хочешь сказать, что держишь в руках произведение искусства.

– У моего отца, я помню, был такой же. Или почти такой же.

– Могу спорить, что он получил его в наследство от кого-то из твоих предков, участвовавших в войне против Персея. С разгромом Македонии все эти замечательные греческие вещицы хлынули в Рим.

– Воистину замечательные.

Сулла усмехнулся.

– Сейчас вся эта красота пойдет в переплавку.

– Я знаю.

– Можешь считать меня ненавистником всего прекрасного, кроме прекрасной простоты старинных римских нравов, но это не так. Я не Катон, я и сам, если имею возможность и время, ем на золотой посуде, и в моем римском дворце стоят копии Фидия и Ликаона, а в библиотеке полный свод трагедий Софокла, но сейчас не тот случай, чтобы восхищаться искусством греческих мастеров. Потому что чрезмерное восхищение может пойти в ущерб основному делу.

Мурена бросил потир обратно в кучу драгоценного лома.

– Нет-нет, возьми, пусть в доме у тебя будет пара таких сосудов, пусть у тебя будет память об этой войне.

Мурена взял подарок, погладил его одной рукой, другой прижимая к вмятинам на своем панцире.

– Эта война у многих вызывает смешанные чувства. Впрочем, я понимаю, о чем ты говоришь. Почти в каждом римском доме, я уже говорил об этом, есть учитель-грек, нашу мебель, нашу посуду или делают, или учат делать греки. Наши боги, если присмотреться, двойники греческих, Юпитер родной брат Зевса.

Легат молчал, продолжая едва заметно поглаживать бок сосуда.

– У меня нет цели, как, возможно, думают многие, сбить греческую спесь, вытравить греческое высокомерие, и уж конечно, нет у меня цели выкорчевать греческую культуру ни здесь, ни в Риме. Если сейчас ко мне явится делегация от тирана Аристиона и объявит о сдаче города и изгнании армии Архелая, я обрадуюсь не меньше тебя. Но спрашиваю тебя – реально это?

Сулла сделал круг вокруг кучи драгоценной добычи, сел за свой стол, на котором стояла тарелка, наполненная чем-то сероватым, и глиняный горшок.

– Культура, – фыркнул он, – знаешь, что это такое? Вот это передо мной на столе! Это пища их греческих богов: нектар и амброзия. Можешь попробовать. Нектар – это всего лишь пиво с медом, а амброзия – ячменная каша с кусочками груши и абрикоса. Пища богов. Когда-то Греция так же была проста в своих нравах, как и Рим. И даже ее боги питались как крестьяне. Правда, уже не нынешний Рим, уже начинающий окунаться в изнеженность и разврат. Таков, видимо, мировой порядок жизни народов: простота, сила, красота, разврат, смерть. Они уже в конце этого пути, мы в его середине. Мы в силе, и скоро обретем свою неповторимую красоту.

Он замолчал.

– Для чего я тебе это говорю? Ты меня знаешь, я никогда не ставлю перед собой нереальных целей. И не делаю бессмысленных дел.

Сулла опять помолчал.

– Я не стремлюсь истребить Грецию и греческую культуру. Этим занимается сила, не имеющая имени, насколько я знаю, и во много раз превосходящая силу человеческую. Греция прошла свой путь от простоты, через славу, к упадку. Теперь наше время, но греки упорствуют и призвали на помощь орды азиатов. Митридат – это не просто полуварварский правитель, он маска, маска, которую напялила на себя вечная Азия. За ним и парфяне, и все те, о ком мы сейчас даже не имеем представления. Греки, наши учителя, предали нас, они сели в колесницу, которая нас атакует. Хочет прервать наш путь к заслуженному нами величию. Вместо того чтобы спокойно и благородно уступить место, которое сама занимать не вправе.

Мурена молчал. Он прекрасно знал, что его начальник чрезвычайно умный человек, но ему слишком нечасто приходилось до этого видеть его философствующим. Собственно говоря, никогда он не видел Суллу-философа. Поэтому не знал как ему себя вести.

– Да, греки наши учителя, но если для того, чтобы победить в этой войне, мне понадобится стереть с лица земли все греческие храмы и ограбить все здешние святилища, я не задумаюсь ни на секунду.