Темные времена (СИ)

В этот раз все было иначе. Он едва не пропустил тот миг, когда они зашли слишком далеко – на пути у безумного воинства оказалась: перевернутая телега с мертвыми лошадьми, в мгновение ока разорванными призрачной сворой Кон Аннон; старик-возница, чьи распахнутые в смертном ужасе глаза помутнели сразу же, как сила его отошедшей души оказалась впитана довольным Князем; и двое детей – веснушчатый мальчишка и робкая девочка, спрятавшаяся за храбро взглянувшего в оскаленную пасть смерти брата.

И что-то дрогнуло в нем. Рванулось, выжигая остатки разума, бешеным пламенем, льдистым клинком сверкнуло, останавливая брошенное Князем копье.

Он видел в людях то, что было недоступно таким, как он – свет, иногда приглушенный, а иногда – ослепительно яркий, называемый душой. Душой, недоступной и непонятной для фейри. Люди проживали отпущенный им короткий срок с такой жаждой, которой нельзя было встретить среди волшебного народа. Их мотивы поступков оставались для Вечерней Звезды загадкой, но он хотел их понять, приблизиться к тайне, окутывающей их души. И просто не мог уничтожить двух беззащитных существ, чьи сердца светились в окутавшей землю тьме, как две теплых звезды, доверчивым котенком свернувшихся в груди.

– Хеспер! – Правитель был поражен поступком своего преемника не меньше его самого.

Фейри лишь отчаянно качнул головой и скользнул вперед, заслоняя смертных собой.

Один.

Против Дикой Охоты и сотен и сотен безумных существ, жаждущих крови.

Тогда впервые Неблагой Двор увидел истинную силу Вечерней Звезды. Клинки пели в изящных руках, пронзали плоть, кромсали призрачные души, изгоняя, уничтожая без права вернуться. Выло и гудело пламя чар, дивное, необычное в новых оттенках смертных желаний и страстей – и Высшие пораженно отступали, не в силах справиться с безумцем, предавшим их ради жалких смертных.

Князь знал его слабые места, но и он искренне жаждал, чтобы Хеспер одумался, вспомнил, кто он, но терпение его лопнуло, когда небрежным движением Вечерняя Звезда поверг на землю Лионею Буревую, стремительную и прекрасную.

Правитель ударил, безжалостно, жестоко, вложив в произнесенную формулу изгнания весь свой гнев, взяв силы из оборванных жизней своих подданных.

Он так и не смог спасти тех детей.

Остался на земле, жалкий, умирающий, с горящей от проклятия душой, в смертном теле.

Но они не оставили его в покое – слишком сильно было их изумление. Год за годом преследовали его, выслеживали, словно бешеного зверя, не в силах простить собственного слепого обожания.