Тёмные Звёзды: Дары грома (СИ)

– Премного извиняюсь, но ведь правда. За собой не следят, а под юбку глядят. Всё-таки лёд принесу. Скажу – к голове. Я скоренько!

Пока она бегала, Лисси исповедалась Эрите полным слёз голосом, сжимая её руку:

– Так не вовремя, я ничего не ждала. А корабль всё выше и выше… Чувствую, что не хватает дыхания, холодно стало… Как-то дошла сюда, думала, коридор не кончится…

– Пробовала ладони наложить? Ты же уняла икоту у Лариты.

– Н-нет. – Лис уставилась на свой живот. – На другом – я понимаю, а на себе…

– …или голову паты приложить. Она лечебная.

– Паты, паты! – мигом высунулась с готовностью помочь Анчутка.

– Я боюсь, она нас лижет неспроста, – чуть слышно зашептала Лис, придвинувшись к Эри вплотную. – Может, она запоминает – вкус, цвет, всё. Скоро у неё будет не морда, а лицо…

Шептаться им пришлось недолго – Лара быстро обернулась, и благодарная Лисси улеглась, прижав к себе резиновый пузырь, набитый льдом. Расцеловав её на прощание, девчонки поспешили к кавалеру.

Хотя было бы вернее сказать – поплелись. Им уже не бежалось и не прыгалось. Дирижабль перевалил отметку 3850 мер и стал лавировать, чтобы при манёврах уменьшалась парусность корпуса.

Выглянув наружу через иллюминатор, Лара с трудом могла поверить, что корабль ещё находится в пределах Мира, а не в космосе – горизонт вдали слабо-слабо закруглялся на краях, как на фотогравюрах, сделанных с астралей, а море внизу слилось в ровную стеклянно-синюю поверхность с едва заметной рябью волн, нарушаемую лишь жёлто-бурыми пятнышками островов.

А облачка, на которые люди смотрят снизу вверх, летели где-то далеко под днищем «Быка».

Выше туч, как Эрита мечтает.

Пишут, в космосе неба нет, один чёрный мрак.

– Без капризов и споров – обе сели и соединили маски с магистралью. Вас учили, как это делать.

Гириц знал, что говорил – его бомбард-викарий умел повелевать и пререканий не терпел. Как школьный учитель. Потому-то из учителей – так служивые говорят, – выходят самые свирепые унтеры и самые придиры-ротные.

Села – думала: «До завтра не встану, тут задрыхну», но с первым вдохом кислорода снулой тягости в теле как не бывало, спина сама распрямилась, и пальцы потеплели. Благо, Карамо включил для просушки пластинок барскую новинку – электрокамин, – и холод высот усочился отсюда.

– Вот тушь, вот перья, вот порядок надписей. Начните с этого штатива, он готов. Два первых я уже оформил.

На кровати, частью на полу был разложен замысловатый пасьянс из негативов, отчего пройти к столу пришлось по стеночке.

– Бе-пе-бу-бу, – пробубнила из-под маски Эри, потом оттянула её от лица. – Я первая!

– Как пожелаете. Где у нас ан Лисена?..

– Прилегла, ей нездоровиться.

– А я… можно мне шлем? – попросила Лара без особой надежды.

«Он ведь догадывается – зачем».

Но приврала серьёзным тоном, как большая:

– Посмотрю насчёт помех. Вдруг удастся выйти на связь с Великой землёй…

Взгляд Карамо был коротким и понимающим:

– Пожалуйста.

Шлем нахлобучен ниже ушей, маска скрыла всё, кроме глаз – я спряталась!

«Если что, буду шептать, а по губам не прочитает…»

Гудящая чёрная буря в эфире простиралась, казалось, над всем Миром, но центр извержения звучащей тьмы Лара отслеживала чётко – там же, где и прежде, – а вдали от него волны мглы словно бы редели и бледнели, но всё равно наваждение покрывало ширь от горизонта до горизонта, не пробьёшься.

Сориентировавшись по сторонам света, она нацелилась узко-веерным лучом на север и шепнула:

– Ларион…

Слово улетело и будто кануло в плывущих волнах гула.

– Ларион…

Тишина. С востока доносились сбивчивые шумы, глухие обрывки слов незнакомых вещунов-якитов, а с запада – неровный пульс даже не слов, а чувств медиумов Кивиты. Кто-то пытался говорить из Церковного Края, но кроме досады и раздражения ничего было нельзя определить.

– Ласточка вызывает Юнкера…

Всё напрасно! Наверно, он без обруча… и слишком далеко, примерно в полутора тысячах миль.

– Мне так жалко, что всё это случилось… Знаешь, как я переживала за тебя? Я даже думала, что кинусь вниз, если ты умер… А потом обрадовалась, что ты жив. Со мной всё в порядке, только очень грустно. Я же никому не могу рассказать, что у нас с тобой было. И никто меня не поймёт… особенно твой отец.

– Что такое… – перекладывая на полу пластины, растерянно проговорил стоящий на коленях Карамо. – Это…