Тёмные Звёзды: Дары грома (СИ)

Сквозь эфир Лара видела вдали ржавый огонь пожаров. Горели города. Пылая, рушились в реки мосты, багровыми взрывами в клубах дыма взлетали на воздух заводы, а беженцы текли по дорогам многотысячными толпами, как чёрные реки. Среди дыма и пламени ползли тусклые грязно-бронзовые колпаки боевых черепах, блистая вспышками жёлтых лучей, а навстречу им катились самоходки, с рёвом взлетали ракеты, били пушки, вздымая облака пыли и гари.

Всё ближе была жуткая картина. Как это отличалось от победной панорамы «Одоление дьяволов»!..

Мёртвые лежали тут и там, от их вида пробирал озноб, и подступала тошнота. Стелился ядовитый фосфорный туман, смрадно курились воронки от бомб.

На краю громадной ямы солдаты в противогазах и кирасах поднимали красный стяг царя Яннара. Вскидывают ружья, салютуют саблями – и общий вопль, утробный, яростный: «Ура-а-а!»

Красноармейцы шли редкими цепочками, охраняя с двух сторон вялую, понурую колонну, в основном из патлатых девиц – жалких, грязных, то нагих, то прикрытых рванью из бурой студенистой плёнки, похожей на лохмотья скользкого желе.

Кто-то поднял ружье и выстрелил прямо в гущу пленниц. Одна рухнула, через неё переступали, а она ещё шевелилась. Солдат подступил – колонна отпрянула, как овцы от овчарки, – занёс штык и приколол лежащую к земле. Голова её мотнулась на шее, замерла с широко открытыми глазами. Ноги идущих топтали разметавшиеся волосы – длинные, светлые.

Луч зрения пронзал время и расстояние, показывая Ларе омерзительные сцены, нестерпимые как смерть, и даже хуже. «В могиле не больно», мама Рута говорила. А жизнь там, на острие луча, тянулась в муках и криках, под гогот солдатни, и видеть это было нельзя, но глаза видели сквозь веки, сквозь ладони.

«Прекратите!» – но голос лишился звука.

Вдруг она ощутила, что кто-то смотрит вместе с ней – лучи, её и его, пролегали рядом, словно натянутые провода, и вздрагивали в такт. Лара оглянулась.

Как в мареве, едва проступало лицо гиганта – железно-серое, в рябинах и выщерблинах, в пепельно-золотой сетчатой маске. Медно-жёлтые глаза, не мигая, следили за ужасным зрелищем – твёрдо, холодно, без сострадания.

Она задохнулась от страха – да! таким его изображают в храмах – но побеждённым, со склонённой, полускрытой капюшоном головой, со злобной и мучительной гримасой на скованном сетью лике.

Попыталась собрать во рту слюну, чтоб плюнуть, по обычаю – рот пересох.

«Проклятый!.. Гром на твою голову!»

Зрячие лучи пересеклись; от их соприкосновения на Лару накатила знобящая дрожь и оцепенение. Железное лицо стало медленно и удивлённо поворачиваться к ней.

Он… услышал?

От гиганта повеяло льдом и огнём, вокруг него затлело свечение, которое, как вода, обтекало его тяжёлую голову, мощную шею, плечи великана; разгорались медные глаза, а зрачки расширялись как чёрные бездны. Позади него проступила зубчатая цепь мрачных гор – из-за неё взмыли летучие тени…

Только не встречаться с его взглядом! нет!

Лара вынырнула из сна, как из гибельного омута – с жалобным криком, в поту, глаза мокрые. Призраки сновидений оторвались от ума, закружились быстро тающими клочьями, исчезая в водовороте беспамятства.

Остался горизонт, рокочущий кровавыми зарницами, растоптанные волосы в грязи и – неподвижное железное лицо, обтянутое сетью.

– Лари?.. – привстала сонная Эрита. – Что с тобой?

– Сон… плохой сон… Сейчас пройдёт… – Она торопливо осенилась и упала головой в подушку, с немой мольбой: «Пожалуйста, господи, пусть что-нибудь хорошее приснится…»

«Надо за всех умерших свечей поставить! Это они грустят, что их не поминают, и по их печали тени в мир пролазят…»

Дома к ранней литургии помина-дня детей будит мама: «Ну-ка, сони, хватит спать! Кто голодную службу пропустит, тому мёртвая родня назавтра явится с попрёками».

Встретить ночью бледных призраков Лара боялась и, едва мама потеребит за плечо, мигом вскакивала умываться-одеваться.

Когда колокол церкви Селища пробил утро, она вскинулась в постели, встряхнула волосами:

– Эрита, давай собираться! скорее, а то к службе опоздаем…

– Боже, ну что там? – промычала Эри, недовольно ворочаясь.

– Помин-день. Пойдём свечи зажигать.

Та вслепую поискала шнур сонетки – вызвать камер-фрейлину для одевания. Забыла, что до Красной столицы, даже до Гестеля – сотни и сотни миль.

– Тут прислугу зовут молотком. Гонг в коридоре, – напомнила Лара. – Ну их, вейки сонливые!.. с их поклонами только к концу успеем: «Идите, знамя истины над вами!» Сами умоемся. Позволите за вами поухаживать, сестра-лунница?

– Ах, вы так добры, сестра-эквита! – стряхнув сонную одурь, Эрита живо выскользнула из-под простыни. Жара в Панаке вынудила отказаться как от панталон, так и от одеял. – Охотно приму вашу любезную помощь.

Сперва Лара поливала из кувшина ей на руки, пока Эри склонялась над тазом и фыркала, протирая лицо. Потом произошла заминка – взяв кувшин, Эрита остановилась.