Темный ангел

Ее слова прозвучали невнятно, как у сомнамбулы, и сама она едва держалась на ногах. Она нежно опустила Флосса на землю, погладила его. Затем стала рвать пригоршнями траву. Фредди, которому было невмоготу наблюдать происходящее, хотел удержать ее, но Окленд тронул его за локоть:

– Оставь ее.

Констанца заполнила могилку травой. Она подняла Флосса и уложила на травяную подстилку. Затем, к ужасу Фредди, рухнула на вырытую могилу. Она подняла голову Флосса, теребила его морду и вдруг заголосила высоко и надрывно, даже мурашки пошли по телу.

– Флосс, прошу тебя, не умирай. Дыши, прошу тебя, я же знаю, что ты можешь дышать. Лизни мне руку, Флосс, ну же, Флосс, прошу тебя, полижи мне руку. Ну же, Флосс, прошу…

– Констанца, пойдем. Давай я отведу тебя в дом… – Окленд опустился возле нее. Он обхватил Констанцу поперек талии и попытался приподнять ее, но Констанца оттолкнула его.

– Нет-нет, не трогай меня. Я не пойду. На кого я его тут оставлю?..

Окленд приподнял ее. Констанца отбивалась, пиналась ногами, упираясь, пыталась вцепиться ему в волосы. Она извивалась, как угорь, ее прическа растрепалась, лицо было перепачкано слезами и землей. Окленд только сильнее стиснул ее в своих объятиях.

Внезапно Констанца стихла. Она застыла у Окленда на руках, и он внес ее в дом.

С тех пор она не поднималась с кровати, почти ничего не ела, ограничиваясь парой глотков воды. Сначала она только отказывалась от еды, а затем, словно стремясь наказать себя еще больше, перестала и разговаривать.

Прошла целая неделя с тех пор, как Фредди слышал ее голос. Сжимая в своих ладонях похудевшее запястье, Фредди вдруг запаниковал. Он впервые начал осознавать, что улучшения может и не наступить.

– Констанца, ну хочешь, я сожгу эти дневники? – Его словно прорвало. – Сейчас возьму и сожгу их. Это все из-за них. Ведь не только же из-за Флосса, нет? Я их ненавижу, эти дневники! Ну же, Конни, перестань. Это из-за меня, из-за того, что мы сделали? Прошу тебя, Конни, я хочу, чтобы ты поправилась.

– Я тоже этого хочу, – тихо ответила Констанца. Тень улыбки промелькнула на ее губах. Тень улыбки, тень шутки. Затем она отвернулась, и в следующий раз, когда Фредди поднялся навестить ее, она не вымолвила ни слова.

К тому времени он обнаружил, что ящик письменного стола Констанцы заперт на ключ. И у него не хватило ни решимости, ни настойчивости взломать замок и прикоснуться к записным книжкам…

* * *

Фредди обернулся, посмотрев на брата.

– Она говорит с тобой? Я не слышу от нее ни слова. Иногда мне кажется, что она вообще разучилась говорить. Я не уверен даже, может ли она видеть. Окленд, она умирает.

– Я сам это вижу.

Окленд развернулся у изгороди и посмотрел Фредди в лицо. Фредди тоже не сводил глаз с брата, перевел взгляд с светло-золотистых волос и посмотрел Окленду в глаза – правый чуть зеленее, привычно отметил он. Нелегко было лгать Окленду.

Порыв выложить все начистоту был чрезвычайно сильным, однако и тут Фредди заколебался. Окленд протянул руку и сжал его ладонь своей.

– Выкладывай, – сказал он.

– Я не знаю, с чего начать…

– Начни с начала. – Окленд снова отвернулся. Словно принимая исповедь, он отвел свой взгляд куда-то вдаль, на едва видневшиеся поля.

– Что ж, – заговорил медленно Фредди, – это началось уже довольно давно. Я поднимался по лестнице в свою комнату…

– В Винтеркомбе?

– Да. В Винтеркомбе. Артур уже положил на мою постель пижаму. А на ней лежала конфета. Даже не конфета, а одно из этих птифур, которые заказывала мама. Это было маленькое яблоко из марципана и…

– Когда это все было?

– В ночь кометы. В ту ночь, когда умер Шоукросс.

– А-а, вон когда! В ночь несчастного случая!

Что-то в тоне Окленда заставило Фредди на время замолчать.

– Почему ты так об этом говоришь? По-твоему, это был не несчастный случай?

– Сейчас это не важно. Вот, возьми сигарету. – Он раскурил, сложив ладони, чтобы не задуло огонь. Затем, заметив, что Фредди настроен продолжать, снова отвел взгляд. – Марципановое яблочко… – напомнил он. – И что же дальше?

– … и так далее, и тому подобное.

– До того самого времени, когда она заболела?

– Все прекратилось раньше. После того, как она впервые показала мне дневники. Это все из-за них, я в этом убежден. Они сначала заползли внутрь ее самой, как микробы, а затем – в меня. Ты понимаешь, о чем я?

– Да, понимаю.

Исповедь Фредди заняла немало времени. Небо над ними сперва подернулось лиловым, затем посерело; на раскинувшихся в сумерках полях овцы были едва различимы. Наступавшая темнота скрадывала выражение лица Окленда. Он стоял тихо и неподвижно, хотя Фредди чувствовал, как в теле брата постепенно нарастает напряжение. В сумерках Фредди едва различал огонек сигареты Окленда. Вдруг тот нетерпеливым жестом швырнул ее под ноги и втоптал окурок в траву.

– Будем возвращаться. – Он взял Фредди за руку.

– Сейчас? Я не хочу возвращаться назад, сил моих нет больше там находиться. Окленд, давай побудем здесь, пока совсем не стемнеет?.. Потом можем заехать куда-нибудь, выпьем что-нибудь.

– Нет! Мы возвращаемся. И давай поскорей.