Темный ангел

Она склонила голову Окленду на плечо. Пусть дождь моет ей лицо, решила она. Закрыв глаза, Констанца ощутила легкие уколы дождинок по векам, губам, щекам. Сначала это было приятно, она словно купалась в этой неожиданной роскоши. Но постепенно дождь намочил ее всю. Ей стало холодно в мокрой и липкой ночной сорочке.

– Окленд, отведи меня назад, – ее собственный голос поразил ее, он был совсем как прежний, только более хрипло звучал.

– Нет.

Теперь Констанца поняла, что он в самом деле был зол – более, чем ей когда-либо в своей жизни приходилось видеть.

– Ты слышишь меня? Понимаешь, что я говорю?

– Да, – произнесла было Констанца, но, прежде чем она успела добавить хоть слово, Окленд тряхнул ее так, что в ее теле, казалось, все косточки пошли ходуном.

– Тогда слушай меня и запоминай, что я скажу. Ты убиваешь себя. Видимо, ты ждешь, что никто не станет вмешиваться и позволит тебе довести задуманное до конца. Но только не я – слышишь? Так что тебе придется выбирать – и выбирать немедленно: или ты вернешься назад и будешь жить, как жила прежде, или я просто разожму руки. Мы стоим над балюстрадой, и я просто отпущу тебя. Это будет намного быстрее и не так болезненно, как уморить себя голодом, – через мгновение все будет кончено. Сорок футов. Ты ничего не почувствуешь. Так что решай, как мы поступим.

С этими словами Окленд наклонился вперед. Констанца почувствовала, как железо балюстрады резануло ее по босым ступням. Она взглянула вниз и увидела улицу, сперва неясно, затем четче. По меньшей мере – сорок футов…

– Ты этого не сделаешь.

– Может, и нет. Может быть, я не настолько бездушный, каким бы хотел оказаться сейчас. Пусть так. Предоставляю выбор тебе. Смотри, перила балюстрады совсем низкие. Стоит чуть-чуть наклониться – и ты уже там, внизу.

Колени у нее подогнулись.

– Держись за поручень. Вот так. Ты можешь сама держаться на ногах, должна стоять сама. Теперь отпусти меня.

Окленд отнял ее руки от своей куртки. Констанца качнулась, пытаясь дотянуться до поручня балкона, дотянулась, но не удержала вначале в руках. Но в конце концов она вцепилась в этот поручень. Окленд находился где-то позади, поблизости или отошел на несколько шагов в глубь комнаты? Она все-таки чувствовала его позади, но, когда Окленд заговорил, голос его доносился откуда-то издали. Констанца мельком взглянула за поручень – улица словно притягивала ее к себе.

– Решай!

Конечно, теперь он был совсем далеко. Констанца едва слышала его голос, он тонул в дожде, ветре и небе. Она в самом деле способна прыгнуть, и, возможно, Окленд прав, подумалось ей. Может, это именно то, что ей нужно. Даже не прыгать, а самую малость наклониться. Тогда со всем будет покончено: с черными блокнотами, с черными снами, с черными червями, источившими ее сердце в этих снах. Как все просто!

Констанца свесила голову, она сосредоточенно всматривалась в улицу, все еще притягивающую взгляд, но не так отчаянно, как прежде. Что ты чувствуешь? – спрашивала себя Констанца. На что это может быть похоже – грохнуться об мостовую, разбиться, как скорлупа яйца?.. И со всем покончено, счеты сведены. Легко плыть к смерти, но прыгнуть в нее – совсем другое дело.

Она подняла лицо навстречу дождю, стараясь почувствовать запах промозглого городского воздуха, запах будущего, ибо, в конце концов, еще оставался шанс и на будущее. Если у нее достаточно воли умереть, то хватит воли жить. Она попыталась заглянуть в это будущее и неожиданно поняла, что оно тоже манит ее к себе: таинственное, неопределенное, а значит, наполненное замечательными возможностями.

«Отпускай поручень или делай ставку и играй», – отчетливо услышала она тихий и ясный голос. И в самый момент, когда осознала, что это именно тот нужный совет, который она хотела услышать, ее руки заскользили по железу. Улица обрушилась на нее со скоростью, от которой загудело в голове. Она закричала. Но ей показалось, она закричала потому, что руки Окленда уже обхватили ее сзади. Он находился намного ближе, чем она полагала.

Они так и стояли, не двигаясь, а вокруг гремели отдаленные грозы, лил дождь, хмурилось небо. Окленд неожиданно обернул ее к себе и пристально вгляделся в ее лицо. Он казался озадаченным. Констанце показалось, что в душе у него происходит что-то, чего он не может ни понять, ни принять.

Постепенно выражение отвращения сошло с его лица, раздраженная складка возле губ разгладилась. Тихим и утомленным голосом он произнес:

– Констанца, пойдем обратно.

– Я не могу измениться, – сказала Констанца той же ночью. Она поела и чувствовала себя значительно бодрее, как бы обновленной, – я не могу вот так взять и стать совершенно другой. Ты это знаешь, Окленд?

Окленд накрыл своей ладонью ее ладонь, лежащую на покрывале, так что их пальцы соприкоснулись.

– Я и не требую, чтобы ты изменилась. Ты – это ты. – Он помолчал. – Так это все из-за Флосса? Из-за того несчастного случая?

– Нет, не только из-за этого.

– Тогда из-за Фредди? Из-за дневников твоего отца?

– Да. Он рассказал тебе, что я сделала?

– Не все. Думаю, кое-что он опустил.