Помещение оказалось четырьмя смежными румами…весьма просторными и весьма благоустроенными румами. Один из этих румов – задний – представлял собой великолепно оборудованный санитарный блок, снабженный всеми мыслимыми удобствами, включая – обалдеть! – даже биде! Надо полагать, сиживавшие здесь службисты чины имели отнюдь не хилые и могли позволить себе потакать собственным маленьким слабостям, холить оные слабости и лелеять.
Второй был спальным румом, и устроен он был, скорее, как спальня аристократа здесь, на Темной, чем как жилая ячейка в Городе… впрочем, знаком Генрик был с городскими жилищами лишь весьма средних слоев. Третий рум, по всей вероятности, когда-то служил оружейной комнатой. А вот четвертый – рабочее помещение тутошнего элитария и эстета от теологии – был просто прелесть что такое. Он оказался снабжен аж тремя инфорами, соединенными со всеми системами связи и управления – лабораторной, ЦПТМ и системы охраны. Вся эта прелесть управлялась автономным мощнейшим компьютером, который в своей работе мог пользоваться сведениями, программами и другими возможностями каждой из трех автономных систем. Кроме того, тут оказалась еще и выделенная линия связи с Интерстарнетом, неподконтрольная лабораторной внутренней безопасности! Система была на редкость могучей и – что характерно – оказалась даже незаконсервированной, хотя и было видно, что не пользовались ею давным-давно. Все ее составляющие работали отлично, чем Генрик не замедлил воспользоваться, связавшись с Аквариумом и с обоими аналитическими отделами.
Работа в лаборатории шла полным ходом, и им, Генриком, ни начальство, ни ЦПТМ, ни силовики пока не интересовались.
Доклады неожиданностей не содержали. Объект номер два трудился спустя рукава. Да, Темная Светлость права, с этим надо было что-то делать, успехи девочки пока что были более чем скромными, чему имелись как объективные причины, так и, без сомнения, его персональная вина. С насилиями над нею он явно перестарался, тем более, что считать ее просто бройлером было невозможно. Она была личностью. Сильной, несгибаемой, бунтарской, и этим вызывала к себе сначала смутное, а теперь уже и вполне осознанное уважение. Он чувствовал, что миссия ее, скорее всего, окончится провалом, и ловил себя на вполне искреннем желании помочь. Впрочем, и о соломке для себя следовало озаботиться самым старательным образом.
Что касается первого объекта, в его четвертую модель вогнали уже практически все запланированные лекарства, антибиотики, протезелины и леприксы, отчего клонбоди слегка лихорадило, но все было в пределах нормы. Вообще то, если что, его уже сейчас можно запускать на Трассу, а через два – три, максимум четыре дня он будет готов совершенно. Появится полная уверенность, что холод и голод не убьют объект до того, как он отыщет на полюсах первый тайник.
Вот-вот надо было ожидать последнего перед пуском модели совещания у Советника с превентивной раздачей элефантов, оргвыводами и вколачиванием избранным в жертвы исполнителям азерских ежей в… ну, скажем так: в одно место, чтобы им жизнь не казалась натуральной морковкой, да чтобы еще и остальные трепетали, безвинными себя не считая. Безвинность есть всего лишь идеалистическая философская категория, а санаторы, информанты и прочие разнообразные теологи пополам с яйцеголовыми научниками обязаны быть народом серьезным и сугубыми материалистами. Безвинных людей, извините, не бывает в принципе. Бывают лишь пока еще виновными не назначенные.
Копаясь в пульте управления, предназначение многих систем которого было ему – по крайней мере, сходу – непонятно, Генрик обнаружил массу интересных вещей. Оказалось, что с этого пульта можно активировать скоростной лифт, пронизывающий насквозь все этажи лаборатории и выходящий – минуя все биопьи посты! – аж прямо в подземку. Вестибюль был-таки и лифтовой площадкой тоже. Кроме того, оказалось, что с этого пульта можно подать высокое напряжение на полы в прилегающих тоннелях как выборочно, так и на все сразу, пускать в коридоры разнообразные газы от слезогонки до парализующего. Но больше всего его восхитило, что в нем имелась опция, с помощью которой можно было сделать прозрачной стену между вестибюлем и рабочим румом. Причем, прозрачность эта могла быть как односторонней – я вас вижу, вы меня нет – так и двусторонней, когда ты будешь думать, что перед тобой открытое пространство, пока не хрястнешься о стену лбом.
Да, – решительно сказал себе Генрик, – лучшего места для своего жилища я найти не смогу. Вот только на каком основании я смог бы сюда переселиться?