— Уходят! – водитель передернул затвор.
Мчалась прочь переполненная бричка, истово нахлестывали лошадей. Другой экипаж уносился в сторону пустой, припадала на ногу перепуганная раненая лошадь…
— Один за камыш сховался! – крикнул Стеценко, бахая в сторону болотца.
Серега выпустил по камышу остаток магазина, пули косили стебли, кто-то отчетливо вскрикнул за зарослями.
— Всё, уходим! – сказал Серега.
— А там, с другой стороны? – прошептал Олег, все сжимая свой бесполезный пистолетик.
— Готовы, суки. Пошли.
— Валдис-то… – указал Стеценко.
Убит был комсомолец Валдис – пуля прямо в середину груди вошла. Вскочил, чтобы гранату подальше метнуть, и вот…
— Заберем, в лесу похороним, – пробормотал Серега.
— Не дотащим, – покачал головой Стеценко.
— Довезем. Ты как с лошадьми ладишь? Я не очень, – признался москвич.
Повозка так и ждала, лошадь протащила убитого «коновода» с полсотни метров и непонимающе встала.
— А ты, Серый, снайпер, – сказал Стеценко, ведя коня под уздцы.
— Повезло. У здешнего айзсаргского кулачья никакого боевого опыта, прут толпой, как на подсвинка перепуганного, – буркнул Серега.
— Они здесь не айзсарги, вроде как активисты-лафы[1] или вроде того, – сказал Олег.
— Без разницы, то же говно, – отрезал Серега.
На душе было пакостно. И хорошего человека потеряли, и бой был так себе, пусть и успешный. Не немцы, а сволочь мелкая, пусть и откормленная. Пустой автомат пришлось утопить в болотце. Из полезных трофеев взяли только горсть винтовочных патронов, теплые кулацкие пиджаки, да кепку-фуражку с приметным козырьком. Дождь будет, а от пилотки в этом смысле никакого толку.
***
Повозку тогда оставили, едва углубившись в лес – уж очень следы приметные оставляла. Тело Валдиса тоже оставили. Задерживаться было опасно, да и найдут могилу, раскапывать начнут, сволочи. Пусть уж так.
Прибавился к пачке печальных документов латышский комсомольский билет. Шли бойцы сутки, и еще сутки. Совсем плохо стало раненому красноармейцу, рука распухла, сам пылал как печка, идти практически не мог.
— Серый, придется нам оставить парня, – сказал Стеценко. – Делать-то нечего, ему доктор нужен. И покой.
— Ты как, Олег? – спросил Серега.
— Ребята, мне уж все равно. Стрельните в затылок, сил совсем нет, – простонал раненый.
Хутор нашелся недалеко, кое-как довели бойца до опушки. Присмотрелись.
— Вот в ту хату нужно, – шептал Стеценко. – Она поплоше, вполне могут быть сочувствующие люди. Народ-то нормальный везде есть. Давай все ж переоденем человека. Мол, «беженец, под бомбу попал, осколком задело». А стрижка, она что, она и у гражданских бывает.
План был так себе, но другого не имелось. Серега поменял свои продранные штаны и рубашку на гимнастерку и солдатские бриджи, надел поверх богатый, но тоже уже грязный пиджак. Раненый в гражданской одежде, шикарной кепке и военных ботинках выглядел странновато, но тут опять же какой выбор.
Помогли Олегу встать.
— Ничего, отлежишься, – заверил Стеценко. – Я не пойду, пугать граждан не буду.
— Верно, тебе побриться нужно, – согласился Серега. – Совсем на морду озверел, бородища ершом.
Раненому было совсем плохо, едва прошел от опушки тридцать шагов и через ограду перебрался, приходилось поддерживать под здоровую руку.
— Сейчас отдохнешь, брат, договоримся, супчик сготовят, – бормотал Серега, озираясь.
— Кажется, умираю. Серый, ты моей семье напиши, – шептал Олег. – Пусть знают. У меня батя полную определенность ценит. Адрес помнишь?
— Да, я же связной. Память как в бухгалтерии, – заверил Серега. – Ты главное, духом не падай.
При ближайшем рассмотрении выяснилось, что хутор - это единое хозяйство: старый дом, новый дом, всякие амбары-риги… Хрен тут где спрячешься. Но что уж сделаешь. Хорошо, хоть собак нет.
Серега помог раненому взойти на крыльцо, постучал. Открыли почти сразу.
— Здравствуйте люди добрые! Хозяева, сделайте доброе дело, помогите человеку, – сходу призвал Серега.
Старший хозяин – мордатый и щетинистый, не хуже Стеценко – что-то сказал по-литовски и развел руками.
— Не понимаете? Эх, да простая история, – придерживая раненого, Серега жестами и словами обрисовал; «ехали, бомбили, ранили человека, доктор нужен, отдых».
Про доктора вроде поняли, даже помогли раненому войти. Проводили в небольшую комнату: кровать не кровать, вроде топчана, но с тюфяком, занавесочки на окнах. После стольких дней в лесу – все удобства.
— Ну вот, теперь точно полегчает, – Серега стащил с ног товарища ботинки. – Не боись, подкормят, подлечат. Потом к фронту двинешься. Ну, или по обстоятельствам.
Олег слабо кивал:
— Адрес не забудь.
Серега пожал горячую левую ладонь товарища, вышел к хозяевам:
— Он не военный, эвакуировали нас. Разбомбило. Уж отнеситесь человечески. Оклемается, уйдет. Вот на лечение.
Денег у отряда было мало, но имелись немецкие часы и три плитки шоколада. Хуторяне смотрели, как товарищ Васюк выкладывает все это на стол.
— Доктора? – уточнил старший хозяин, поглаживая лысину.
— Точно! Извините, что мало что можем, но времена такие.
— Времена, так, – повторил хозяин и остальные согласно закивали.