Темный карнавал

Ввалившись в дом, мистер Говард налил себе неразбавленного бренди и залпом выпил. Весь день, под каждым кустом, во всех тенистых уголках не умолкали голоса детей, игравших в прятки, камешки, шарики, запускавших юлу и пинавших консервные банки. Маленькие чудовища не давали ему ни минуты покоя. «Еще неделя такой жизни, – подумал он, – и я окончательно рехнусь. – Он прижал ладонь к ноющему лбу. – Боже, ну почему люди не рождаются сразу взрослыми?»

Прошла еще неделя. Учитель и дети все больше ненавидели друг друга. Ненависть росла не по дням, а по часам. Нервозность, взрывы гнева из-за выеденного яйца, а потом… молчаливое ожидание, и дети, забравшиеся на дерево за поздними яблоками, бросали сверху такие странные взгляды, и так печально пахла вступавшая в свои права осень, и дни становились короче, и ночи наступали слишком рано.

«Они меня не тронут, не посмеют, – думал мистер Говард, заглатывая один стакан бренди за другим. – Все это глупости, ничего страшного. Скоро я уеду отсюда и… от них. Скоро…»

В окне забелел череп.

Это произошло вечером в четверг, в восемь. Неделя была долгая, со вспышками гнева, с руганью. У его дома рыли траншею для водопроводной трубы, и приходилось постоянно гонять оттуда детей. Рвы, котлованы, трубы – это им интересней всего на свете; лишь только где-нибудь начнется укладка водопровода, они уже тут как тут, лезут во все дыры. Но, слава богу, работы кончились, завтра рабочие засыплют траншею землей, утрамбуют, зальют тротуар бетоном, и детей и след простынет. Но в эту самую минуту…

В окне забелел череп!

Что им водит и стучит по стеклу детская рука, сомнений не было. Снаружи слышалось ребячье хихиканье.

Мистер Говард пулей вылетел из дома. «Эй вы!» Он догнал трех бегущих мальчиков. С криком на них набросился. На улице было темно, но мистер Говард увидел, как спереди и сзади возникли какие-то люди. Он разглядел, что они вроде бы связаны между собой, но что это значит, понял слишком поздно.

Земля разверзлась у него под ногами. Он свалился в яму и со всего маху треснулся головой об уложенную водопроводную трубу. Теряя сознание, он успел заметить признаки обвала, вызванного его падением: холодные, мокрые катышки земли шлепались на его брюки, ботинки, пиджак, на спину, загривок, голову, заполняли рот, уши, глаза, ноздри…

На следующий день соседка с завернутыми в салфетку яйцами стучалась в дверь мистера Говарда добрых пять минут. Открыв наконец дверь и войдя в дом, она не обнаружила ничего, кроме парящей в солнечных лучах пыли; в просторных коридорах было пусто, в подвале пахло углем и шлаком, на чердаке шныряли крысы, висели пауки, лежали выцветшие письма. «Ума не приложу, – часто повторяла она в тот год, – и что такое могло случиться с мистером Говардом».

Взрослые, надо сказать, люди не наблюдательные: и в ту осень, и в последующие они не обратили ни малейшего внимания на группу ребятишек, игравших на Оук-Бэй-стрит в «отраву». И даже когда дети скакали и возились у бетонной плиты с надписью «М. ГОВАРД – R. I. P.»[16], никто ничего не заподозрил.

– Кто такой мистер Говард, Билли?

– Ну, наверное, это мастер, который заливал бетон.

– А что значит R. I. P.?

– Ну кто его знает? Ты отравилась! Ты на него ступила!

– Прочь, дети, прочь, не путайтесь у мамы под ногами! А ну, живо!

Дядюшка Эйнар

Argosy

Октябрь 1949

Моему дяде не было равных. Он был мой любимый супердядя. Работал он в прачечной в Уокигане и жил на другом конце города. Он и его семейство были наши шведские родственники, и дядя посещал нас не реже раза в неделю – доставлял белье (стирали нам за полцены, поскольку дядя у них служил). Он входил через заднюю дверь, и, когда он пересекал порог, весь дом оглашался смехом. Веселый, громогласный, удивительный шведский дядюшка. И вот я сказал: «Что ж, он заслуживает крыльев». Я приладил ему крылья, и это мне ничего не стоило. Рассказ дяде понравился: ему я первому отнес журнал со свежей публикацией.

– Да это минутное дело, – проговорила любимая спутница жизни дяди Эйнара.

– Я отказываюсь, – сказал дядя. – Отказаться – дело и вовсе секундное.

– Я все утро трудилась как проклятая. – Жена потерла свою стройную спину. – А ты и помочь не хочешь? Уже и погромыхивает, вот-вот ливень начнется.

– Пусть начнется, – угрюмо возразил Эйнар. – Не подставлять же мне себя под молнии, только чтобы высушить твое белье.

– Но ты ведь такой проворный, – улещала его жена. – И не заметишь, как сделаешь.