Темный карнавал

– Да, я заметила, вид у вас побитый, – кивнула Брунилла. – Правое крыло выглядит совсем неважно. Давайте я отведу вас к себе и поправлю его. Так или иначе до Европы на нем не долетишь. Да и кому в наши дни хочется жить в Европе?

Поблагодарив ее за предложение, дядя Эйнар усомнился, что сможет его принять.

– Но я живу одна, – заверила Брунилла. – Я ведь такая уродина, сами видите.

Дядя Эйнар со всей решительностью опроверг ее слова.

– Вы очень любезны, – последовал ответ, – но это так, и нечего себя обманывать. Родители у меня умерли, я – единственная владелица фермы, большой фермы, Меллин-Таун довольно далеко, словом перемолвиться не с кем, а хочется.

И она ничуть его не боится? – спросил он.

– Скорее завидую и горжусь знакомством. Можно? – Она почтительно, не без зависти, погладила большие зеленые мембраны.

Он вздрогнул от прикосновения и закусил язык.

После этого ему ничего не оставалось, кроме как пойти к ней в дом, чтобы приложить мазь к синяку и ожогу – ой, под самым глазом!

– Хорошо еще глаз уцелел, – сказала она. – Как вас угораздило?

– Опора линии электропередачи.

Показалась ферма. Не спуская друг с друга глаз, собеседники незаметно для себя прошагали уже целую милю.

Прошел день, потом другой. Дядя Эйнар в дверях поблагодарил Бруниллу за мазь, заботу и приют и сказал, что должен идти. Наступали сумерки, и за срок от шести вечера до пяти утра ему нужно было пересечь океан и континент.

– Спасибо и до свидания, – заключил он, взмыл вверх и ткнулся прямиком в клен.

– Ой! – взвизгнула Брунилла и кинулась к бесчувственному телу.

Это решило дело. Пробудившись через час, дядя Эйнар понял, что впредь не сможет летать по ночам. Он утратил свой тонкий инструмент – ночное восприятие. Крылатое телепатическое чутье, сообщавшее о преградах: столбах, деревьях, телеграфных проводах; ясные зрение и разум, благодаря которым он лавировал меж сосен и утесов, – все было потеряно. Ушиб лица, синий электрический разряд – и чутье покинуло его, быть может, навсегда.

– И как же я теперь полечу в Европу? – жалобно простонал он.

– О, – протянула Брунилла, робко опустив глаза. – Кому туда хочется, в эту Европу?

Они поженились. Обряд свершил дальний родственник, один из членов Семейства. Звали его «священник Элиот»; Семейство постоянно упивалось тем, что один из обреченных на вечное проклятие Элиотов служит христианским проповедником. Ироническим замечаниям, шуточкам не было конца. Как бы то ни было, священник Элиот прибыл из Меллин-Тауна с папашей и мамашей Элиот и Лорой. Непродолжительная церемония показалась Брунилле немного непонятной, какой-то перевернутой, но завершилась она весельем. Стоя рядом с новобрачной, дядя Эйнар думал о том, что не смог полететь в Европу ночью, потому что в ночные часы ему изменяет зрение; не смог и днем, потому что днем его могут увидеть и застрелить, но это теперь и не важно, ведь рядом Брунилла и в Европу его тянет все меньше и меньше.

Однако чтобы взлететь вертикально в небо или спуститься на землю, особой зоркости не требуется. Поэтому неудивительно, что в день их венчания он обнял Бруниллу и взлетел с нею в облака.

Около полуночи фермер, живший в пяти милях оттуда, обратил внимание на низкое облако, которое слабо светилось и потрескивало.

– Зарница, – сказал он и сплюнул.

Спустились они только на следующее утро, с росой.

Брак оказался удачным. Брунилла лопалась от гордости за мужа; ее возвышало сознание, что нет на земле другой женщины, которая бы вышла замуж за человека с крыльями. «Кто еще может этим похвастаться? – спрашивала она, глядя в зеркало. И отвечала: – Никто!»

Дядя Эйнар, со своей стороны, проницая взглядом ее лицо, видел большую красоту, безграничную доброту и понимание. Чтобы не смущать жену, он внес некоторые изменения в свой обычный рацион, а также с сугубой осторожностью вел себя в доме; разбить крылом фарфор или опрокинуть лампу – такого он себе не позволял, щадя нервы супруги. Еще он изменил распорядок сна и бодрствования, ведь летать ночами он все равно не мог. Супруга же переделала кресла, чтобы ему, с его крыльями, было удобно, – где добавила набивки, где убрала; и она вела речи, за которые он ее любил.

– Мы сидим в коконах, все мы, – сказала она однажды. – Видишь, какая я уродливая? Но придет день, и я вырвусь наружу и расправлю крылья, такие же красивые и нарядные, как у тебя.

– Ты вырвалась наружу уже давно, – уверил он.

Она задумалась.

– Да, – признала она. – И мне известно, в какой день это случилось. Это случилось, когда я искала в лесу заблудившуюся корову и нашла палатку!

Они засмеялись. Достаточно было поглядеть на лицо Бруниллы, чтобы убедиться: со дня их встречи ее красота засверкала, как шпага, выхваченная из ножен.

У них родились дети. В первое время дядя Эйнар опасался, что они появятся на свет с крыльями.

– Ерунда, – сказала Брунилла. – Я буду их любить. Не станут путаться под ногами.

– Тогда они станут путаться у тебя в волосах! – воскликнул дядя Эйнар, обнимая супругу.

– Отлично!