Темный кристалл

— Доктор, — неуверенно добавила Настя, — поскольку у меня сейчас нет мужа, я боюсь, что не вынесу этого. Не хотелось бы делать ничего такого, что могло бы повредить ребенку, но, если вы не против, попросите, чтобы меня обезболили, как мы с вами говорили… Миша этого не хотел, он за естественные роды, но я очень боюсь…

— Думаю, с этим мы вам поможем, — сказал уверенно доктор. — Я принял уже немало родов. Сегодня со мной работает прекрасный анестезиолог. Мы позаботимся о вас самым наилучшим образом. А когда все закончится, вы сами удивитесь, что боялись напрасно.

— Правда?

— Обычно многие женщины приходят ко мне второй, третий и даже, иногда, четвертый раз.

Настя улыбнулась. Все в порядке.

«Скорая» приехала быстро, и вскоре Настю доставили в медицинский центр. Промежуток времени между схватками становился все короче, они происходили уже каждые пять минут. Боли становились невыносимыми. Удовлетворенный таким состоянием дел, доктор вызвал анестезиолога. Тот взял ампулу наропина, которую принесла ему медсестра.

— Аллергии на лекарства у вас не было? — поинтересовался анестезиолог.

— Нет, доктор, никогда.

Резко надавив большим пальцем, врач отломил кончик ампулы, затем набрал в шприц содержимое и ввел препарат Насте. Подождал несколько секунд, закрыл катетер и подошел к операционному столику с инструментом. Отложил в сторону шприц и отметил в журнале время и точную дозу инъекции. Незначительное ускорение пульса на мониторе ЭКГ сразу привлекло его внимание. Если в данной ситуации и возникало какое-либо изменение в сердечной деятельности, то, по расчетам врача, это должно было быть незначительное уменьшение частоты сердечных сокращений как результат блокады симпатических нервов. Но происходило иное — пульс у Насти стал ускоряться. Это был первый признак надвигающейся опасности.

Доктор пытался найти разумное объяснение тому, что видел сейчас. Он снова посмотрел на показатели кровяного давления. Никаких отклонений. Однако электрокардиограф показывал, что пульс по-прежнему очень частый, что вызывало беспокойство. И сердцебиение стало аритмичным. Учитывая положение Насти, ничего хорошего в этом не было.

Анестезиолог с трудом сглотнул, почти физически чувствуя, как в него медленно заползает страх. С момента, как он ввел наропин, прошла всего минута, не больше.

Пульс продолжал учащаться. Почему он растет так быстро и почему стал таким аритмичным? Стоя возле Насти, анестезиолог не мог за несколько секунд ответить на все эти вопросы, но его шестое чувство, выработавшееся за долгие годы практики, било сейчас во все колокола. Происходило что-то ненормальное. И самое ужасное, что он не мог это объяснить, потому что абсолютно ничего не понимал.

— Мне очень плохо, — выдохнула Настя, повернув голову в сторону, чтобы избавиться от кислородной маски.

Анестезиолог посмотрел ей в лицо, искаженное страхом.

— Что происходит? — спросил доктор Григорян, понимая, что все пошло не так, как надо.

Он взял Настю за руку. Она была холодной, как лед.

— Мне плохо, доктор! Так плохо! — повторила она.

— Что значит, «плохо»? — доктор бросил взгляд на датчики, а потом на перепуганного анестезиолога.

Опасения, что у больной может оказаться аллергия на анестетик, были не беспочвенны, хотя они провели пробу перед введением препарата. Кровяное давление резко падало.

— Доктор, я умираю! — вдруг закричала Настя, ее лицо перекосилось от боли.

— Болит поясница? Живот?

— Сильная боль вот здесь, в груди. Мне трудно дышать, и сердце так сильно колотится, что сейчас оно просто разорвется, — с трудом прохрипела она сквозь стиснутые зубы. — Пожалуйста, помогите мне…

Настя больше не могла терпеть и стала резко дергаться на столе, пытаясь принять удобное положение. Кровяное давление резко упало.

— Держите ее, — закричал анестезиолог.

Он схватил со столика ампулу с адреналином. Готовясь сделать инъекцию, мысленно подсчитывал, насколько может давление подняться перед тем, как он введет препарат.

Настя начала хрипеть, медсестра и доктор Григорян с трудом удерживали ее, а давление, с введением адреналина, поднялось только слегка. Настя прочитала в глазах доктора Григоряна неописуемый ужас, но он вел себя как истинный профессионал, привыкший действовать в подобных критических ситуациях. Мозг его бешено работал, мгновенно анализируя имеющуюся информацию, за доли секунды выдвигая и опровергая вопросы и ответы, сопоставляя гипотезы и теорию. В данном случае он, несомненно, имел дело с симптомами, которые угрожали жизни человека.