Если раньше она дождаться не могла, чтобы выйти со мной на прогулку, теперь вообще не рвалась из дома. На улице расцветала природа: заморозки отступили, и теперь кратковременные дождики сменяло уже начинающее пригревать солнце, но Софи охотнее просиживала над книгами по маэлонскому. Даже над учебниками по ненавистной арифметике, которая давалась ей сложнее всего. Или у себя в комнате, рядом с кукольным домом, который ей подарила Франческа. На мое предложение поиграть вместе она всегда отвечала согласием, но наши игры затухали довольно быстро. То ли я была не сильна в куклах, то ли обида дочери пустила корни слишком глубоко в ее сердце. Конечно, прошло не так уж много времени – около недели, но с каждым днем это беспокоило меня все больше. Потому что в свое время я точно так же вела себя с отцом.
Последней каплей стал миг, когда я слишком резко потянулась, чтобы закрыть чернильницу, а дочь вздрогнула и отпрянула. Бросила на меня быстрый взгляд и снова уткнулась в тетрадь для чистописания, принялась старательно выводить слова – почерк у нее становился все лучше и лучше.
– Софи, – негромко позвала я.
Но дочь старательно скрипела пером.
– Софи!
– Да, Тереза, – не прекращая писать.
– Прервись, пожалуйста. – Все-таки поймала ее руку и накрыла ладонью. – Я хочу с тобой поговорить.
– Да, конечно. – Она подчеркнуто аккуратно, как я ее учила, промокнула перо и отложила на специальную подставку.
– Ты боишься меня?
– Вовсе нет.
Сказала уверенно, но опустила глаза.
– Мне кажется, я попросила прощения за то, что случилось. Это была случайность. Я не хотела портить твои карты, и тем более не хотела обидеть тебя.
– Хорошо.
Хорошо?
Я вздохнула.
– Софи, пожалуйста, давай поговорим нормально.
– Но мы же сейчас говорим, разве нет?
– Нет! – Невольно повысила голос, но тут же взяла себя в руки. – Ты все еще злишься на меня?
– Нет.
– Тогда в чем дело?
Софи пожала плечами.
– Тебе не нравится, как я себя веду, Тереза?
– Ты ведешь себя замечательно, Софи. Но временами мне кажется, что тебе со мной… неприятно.
– Тебе кажется.
Еще мне кажется, что наш разговор зашел в тупик.
Понимая, что от дочери ничего не добьюсь, решила вернуться к урокам. Вечером поговорю с мужем – возможно, он что-нибудь посоветует. Ну, или мне самой в голову придет что-нибудь умное, потому что Анри последние несколько дней не вылезал из кабинета. Видимо, дел в Лавуа накопилось множество. Ни про Комитет, ни про Эльгера он со мной не заговаривал. А значит, пока все в порядке.
– Отпустишь меня завтра на рынок с Селестой? – как бы невзначай спросила Софи, когда мы закончили.
Завтра выходной, поэтому смысла возражать я не видела.
Разве что с большей радостью сама сходила бы с дочерью в парк. Весна пришла раньше календарной и понемногу вступала в свои права, на деревьях уже набухали почки, которые вот-вот раскроются. Интересно будет посмотреть на раннее цветение в Лации, все-таки я привыкла совсем к другому.
– Может быть, сходим с парк?
– Я бы с радостью, но… Обещала Селесте помочь кое-что выбрать.
– Что именно?
Софи сложила руки на груди, закрываясь.
– Это значит нет?
Ну вот, снова. Меньше всего мне хотелось, чтобы дочь снова замкнулась или стать для нее тюремщицей, вроде мадам Горинье.
– Разумеется, если ты обещала помочь, сходите вместе.
– Здорово!
Софи оживленно разложила учебники и тетради по стопкам, закрыла пенал и вскочила.
– Идем обедать?
Анри обложился бумагами со всех сторон – не подступишься. Вечером нам так и не удалось поговорить, он работал допоздна, даже уходил срочно отправить почту. Сегодня же я дождалась, пока Софи с Селестой уйдут, и сразу направилась к нему. Сосредоточенный и серьезный, он оторвался от документов, стоило мне войти. Поднялся и шагнул ко мне.
– Найдется минутка поговорить?
– Вообще-то я надеялся успеть все до обеда, а выходные посвятить своим девочкам.
– У тебя есть выходные?
Анри улыбнулся.
– Так о чем ты хотела поговорить?
– О нас с Софи. Мне кажется, что она начинает от меня отдаляться, а я ничего не могу с этим поделать.
Муж нахмурился.
– Она снова дерзила?
– В том-то и дело, что нет. Но уж лучше бы она дерзила, потому что сейчас я чувствую, что рядом со мной она становится какой-то другой. Такое ощущение, что она… терпит меня ради праздника.
Анри развернул мои руки ладонями вверх и поцеловал.
– Тебе не кажется, что ты преувеличиваешь? Чувствуешь себя виноватой, поэтому и придумываешь всякое?
Покачала головой.
– Не кажется. Анри, я помню, как она вела себя раньше. Сейчас мы будто чужие, и когда я пытаюсь с ней об этом поговорить, она делает вид, что все в порядке. Но только еще больше закрывается. Поэтому я пришла к тебе. Как мне ее вернуть? Как снова стать для нее родной?
– Ты и так для нее родная, – муж устроился на стуле и усадил меня к себе на колени. – Карты для нее были связью с миром, в котором она родилась. Сейчас, когда эта связь прервалась, она чувствует себя обиженной. Злится на тебя за то, что это случилось, злится на себя за то, что позволила этому случиться. Отсюда и такое поведение.
– Думаешь, ей просто нужно время?