– Самую малость, – Анри коротко улыбнулся, но тут же снова стал серьезным. – Нам о многом нужно поговорить, Тереза.
Вот не понравились мне эти слова. Не понравились.
Не знаю, почему.
Но еще час-другой спокойной жизни рядом с любимым мужем одна леди точно заслужила.
– А обед? – негромко спросила я и сделала большие глаза.
Анри привлек к себе, перебирая мои волосы. Снова прильнул к губам в коротком поцелуе и ответил:
– Думаю, разговор подождет.
Перед кабинетом мужа мы столкнулись с Жеромом. Камердинер напоминал снеговую тучу, из которой вот-вот повалят крупные молочные хлопья, а когда увидел меня, стал еще мрачнее.
– Если у вас есть, что мне сказать, месье Шеар, можете сделать это прямо сейчас.
– Я уже сказал вам все, что думаю. История в Лигенбурге вас вообще ничему не научила. Добровольно лезете в самое пекло, да еще и графа подставляете.
– Чем именно, позвольте узнать?
– Не считая авантюры с Эльгером? Вечно встреваете не в свои дела, с которыми должно разбираться мужчинам.
– Вы случайно не из Энгерии родом?
– Нет, оттуда родом вы. Хотя иногда я в этом сомневаюсь.
– Вот как! Между прочим, оттуда родом еще и моя камеристка, а именно ко мне вы придете просить ее руки.
Жером осекся, я же быстро добавила:
– К тому же, это решение графа – держать меня в курсе всех дел!
– Еще бы. Он же хочет спать спокойно.
– Что вы сказали?
Камердинер сделал вид, что оглох. Я раскрыла рот, собираясь сообщить этому наглецу, что кое-кто зарвался, но тут из-за двери донеслось:
– Я все слышу.
Гм… Кажется, мы немного увлеклись и не заметили, как перешли на повышенный тон. Подавив желание показать язык, я вскинула голову, позволила Жерому открыть дверь и гордо прошествовала к столу, за которым нас уже ждал Анри. Демонстративно уселась в кресло рядом, предоставив камердинеру выбирать: устроиться на диванчике или стоять столбом.
За моей спиной щелкнул замок.
Анри подозрительно прищурился.
– Все? Я могу начинать?
Я кивнула, и над нами сомкнулся полог безмолвия. Камердинер прерывисто вздохнул и прошелся по кабинету – от окна к двери, и обратно. Отодвинул тяжелую портьеру и замер. Анри же старательно выровнял подставку для письменных принадлежностей, переставил чернильницу и переложил перья ровнее. После чего выложил на стол знакомую нам газету «Ольвиж сегодня». То, что ничего хорошего в ней нет, стало понятно сразу. Еще раньше, чем я увидела заголовок.
«РЕБЕНОК В РУКАХ ЧУДОВИЩА»
«Не так давно общество задавалось вопросом, на что же способна некромаг, не умеющая держать свою силу под контролем. Все мы спрашивали себя – что может сотворить эта женщина в приступе ярости или гнева? И пусть последствия ее первого деяния не столь катастрофичны, как могли бы быть, одну жизнь она уже разрушила. Сегодня у нас в гостях мадам Сандрин Горинье – женщина, посвятившая всю себя детям и оказавшаяся на улице благодаря чудовищной, вопиющей несправедливости, проявленной графиней де Ларне».
У меня похолодели руки и отчаянно захотелось убивать.
«С ранней юности и по настоящее время мадам Горинье была воспитательницей, последние несколько лет она провела в школе-приюте Равьенн, долгое время находившейся под патронажем его светлости герцога де ла Мера. Она не видит своей жизни без детей…»
Дальше следовали несколько абзацев, превозносящих достоинства мадам Горинье. Со слов журналиста она получалась чуть ли не светлой, исполненной кроткой радости от сознания того, что на земле ей предстоит дарить сиротам свое душевное тепло. После шло небольшое интервью:
«Они совершили ошибку, вручив ребенка в руки этой женщины. Она импульсивна и спонтанна, совершенно не умеет принимать чужое мнение и привыкла к тому, чтобы все и сразу было по ее. Очевидно, что в семье де Ларне заправляет она, и что муж исполняет все ее прихоти, пусть даже от этого зависит судьба ни в чем не повинной девочки. Девочки, которой должно дать достойное воспитание».
– Я оторву ему голову, – прошипела я, – все равно он ей не пользуется.
– Нос я ему уже свернул, – холодно заметил Анри. – И вот что из этого вышло.
Так это не Аркур… Я перевела взгляд на подпись.
Рено Фортискье!
– Жаль, что не шею!
В статье во всех подробностях расписывалось, как я появилась в Равьенн впервые и стала наводить свои порядки. Во что могут вылиться мои послабления для детей-сирот в будущем, и как это отразится на их жизни, когда они ступят в большой мир.
«Разумеется, мне доводилось быть строгой – ведь любое дитя без направляющей руки превращается в неуправляемого и избалованного маленького человека, который не видит перед собой границ. Но это не значит, что мое сердце не обливалось кровью, когда мне приходилось прибегать к наказаниям, пусть даже достаточно мягким для тех проступков, что совершали эти дети…»
– Мягким? – прорычала я.