Темный рассвет

Она могла это понять – порыв подойти ближе к обрыву и заглянуть за край. Желание пролистать пару глав и узнать конец истории. Но сама Паукогубица не хотела знать, чем закончится история первого императора Итреи. Для нее было главным выжить, чтобы прочесть об этом позже.

Люди Скаевы уничтожили часовню Красной Церкви в некрополе, но Паукогубица знала об одном тайнике с деньгами и оружием, который он не тронул. А в доках Правой Руки было пришвартовано полдюжины лодок Церкви, и две из них были такого размера, чтобы она могла управлять ими сама. Может, она и стала одним из самых опасных ассасинов, когда-либо принадлежавших к Церкви, но родилась Паукогубица на Двеймерских островах. Ее отец и старший брат были корабельными плотниками. Океан она знала почти так же хорошо, как яды.

На дорогах становилось людно, паника позади нее разбухала, Годсгрейв сотрясался снова и снова, как диорама в руках озлобленного ребенка. Люди – ошеломленные, пьяные, испуганные – выбегали из домов и таверн на площади. С юга поднимались дым и крики, страх распространялся по улицам, как «вечнотень» по бутылке золотого вина Албари. Шахид шла задними проулками и, пересекая Мост Дискуссий, тихо проклинала длинный подол своего красивого платья. Она достала один из отравленных позолоченных клинков из-за пояса и осторожно разрезала юбку, чтобы было легче бежать. А затем побежала со всех ног.

Город вновь содрогнулся. Ее потоком обгоняли крысы. Паукогубица уже видела ворота некрополя впереди, очертания кованого железного забора на фоне штормового неба. До доков – до спасения – оставалась всего пара кварталов. Ускорив шаг, она вытерла пот с глаз, один длинный дред выбился из замысловатого пучка на ее голове. Вспышка молнии блеснула на золотых украшениях и черных губах, когда она вошла в дом мертвых Годсгрейва.

Пройдя через кладбище, Паукогубица остановилась у тайника, спрятанного в гробнице давно усопшего сенатора. Ожидая, пока земля перестанет дрожать, бегло окинула взглядом надпись. Имя стерлось от времени, релеьф мраморного бюста сгладились годами.

– Все мы – пища для червей, – пробормотала женщина.

Черные губы изгибались в улыбке, а темные глаза глядели в ночь.

– Но не сегодня, Черная Мать.

Внезапно ее пробрал темный мороз. На коже выступили мурашки. Над головой вспыхнула молния, очерчивая черные тени некрополя. Перед шахидом истин вырос силуэт в мантии с капюшоном и мечами из могильной кости.

– Зубы Пасти, – прошептала она.

Не человек, это было очевидно. О, силуэт под мантией напоминал человеческий. Но хотя ночь выдалась не такой уж холодной, дыхание существа срывалось с губ белым облачком, и Паукогубицу бросило в озноб.

– Приветствую, шахид.

– Бездна и кровь, – выдохнула Паукогубица.

Существо откинуло капюшон. Бледная кожа. Чернильно-черные ногти. Длинные косички извиваются, как живые. Темные и бездонные глаза. Алебастр, вылепленный заново руками Матери. Но даже во время истинотьмы, когда весь город вокруг погружался в хаос, Паукогубица узнала бы ее лицо.

В глазах девушки мерцало сияние тысячи звезд.

Пустых, как Бездна, из которой она выбралась.

– …Эшлин?

– Сам он не смог прийти, – глаза ее были полны черных слез. – Даже Мать не обладает такой силой, чтобы подарить жизнь умершему дважды. Единственное, что он мог, это показать мне обратный путь. Вот чем он был готов пожертвовать ради нее. Вот каким он был юношей. И Трик попросил меня передать тебе привет, Паукогубица.

Она подняла мечи из могильной кости.

– И еще вот это.

Истинотемный ветер холодил кожу.

Небо над ней было таким же пустым, как место, где когда-то находилось ее сердце.

И Паукогубица закрыла глаза.

Глава 46. Отец

Тени выпустили его из своей хватки, и Меркурио упал на колени.

Ветер звучал как панихида, с завыванием царапая его кожу. Пожар от рассыпавшихся углей поглощал упавшую мебель. На языке возник привкус дыма. Существо, которое некогда было Юлием Скаевой, перевело взгляд с потолка на вход в бальный зал, и в эту секунду все двери с грохотом распахнулись. Тени в помещении исказились и вытянулись, все Ребро задрожало. Тьма будто загустела, поглощая свет уцелевших аркимических сфер. Меркурио почувствовал тяжесть на плечах, давление на грудь, выбивавшее из него весь воздух. На зал опустился холод, запах гвоздики и опавших листьев, воздух завибрировал от песни бури. Он поднял голову, и его старые глаза устремились на дверь.

Там стояла она. Во всей красе.

– Мия, – прошептал он.