Темный страж

Рука Люциана легла на ее затылок, расслабляя ее вдруг ставшие напряженными мускулы. Сам он был совершенно неподвижен, словно чувствовал, что что-то не так. Но не спросил ее, в чем дело. Он ничего не сказал. Он просто крепко прижимал ее к себе, бережно, властно.

Глава 8

Джексон тихо лежала в его объятиях, уставясь в лицо Люциана широко распахнутыми, темными глазами. Затравленными. Объятыми ужасом.

– Я неожиданно почувствовала себя плохо, – она резко села, безуспешно пытаясь оттолкнуть его, увеличить между ними расстояние. Ужасное жжение в ее желудке увеличивалось с каждой секундой. Увеличивалось и распространялось по ее телу подобно пожару: – Люциан, что-то действительно не так.

Она потянулась к телефону, стоявшему на журнальном столике.

Люциан перегнулся через нее и забрал из ее рук трубку.

– Твое тело начинает меняться, – и вновь его голос абсолютно ничего не выражал. – Твоему телу необходимо избавиться от присущих человеку токсинов.

Он проговорил это тихо, прозаично.

Джексон отшатнулась от него, ее глаза стали еще больше. Она прижала обе ладони к своему животу. Было такое ощущение, что кто-то поднес паяльную лампу к ее внутренностям.

– Что ты сделал, Люциан? Что?

Огонь промчался по ее телу, от чего все ее мышцы сжались, и она обнаружила, что беспомощно падает на пол, испытывая сильнейшую боль, словно при каком-то приступе. Но Люциан оказался быстрее, прижав ее к себе, его сознание слилось с ее, принимая на себя основную тяжесть ужасающей боли, которая волна за волной обрушивалась на ее тело. Джексон могла только цепляться за него, напуганная агонией, медленно скользящей по ее телу.

Казалось, прошли часы, хотя боль начала спадать всего через несколько минут. Маленькие капельки пота покрывали ее кожу, а сама Джексон чувствовала себя больной и, как никогда до этого, изможденной.

– Огонь, Люциан. Я не могу выносить этот огонь. Так больно. Все болит, – даже глаза болели.

Он взмахнул рукой, и пламя погасло. Прохладный ветерок пронесся по комнате, овевая ее кожу. Ногти девушки впились в его руку. Снова началось. Он почувствовал это в ее сознании – нарастающую боль, скручивающую все внутренности, впивающуюся в нее. Люциан пришел в ужас от силы приступа, от которого изогнулось и резко опало ее изящное тело. Не будь его рук, поддерживающих ее, она бы свалилась на пол. Этот спазм был хуже предыдущего, под кожей ее мышцы завязывались узлом и сжимались. Она постаралась произнести его имя, прошептать его, как она делала, когда нуждалась в точке опоры, но не смогла произнести ни слова, даже хрипа. Лишь в своем сознании она кричала и звала его.

Люциан был вокруг нее: вокруг тела и сознания. Он покинул свое тело и вошел в ее. Ее органы менялись, ткани и клетки деформировали. Он делал все, что было в его силах, чтобы облегчить ее боль, но Джексон была слишком хрупкой, очень маленькой, от чего сила приступов буквально разрывала ее тело, а ее мышцы были так напряжены, что превратились в тугие канаты. Он дышал вместе с ней, за нее. Он обнимал ее, когда ее тело избавлялось от последних остатков человеческой пищи, и Джексон снова и снова тошнило. Люциан обмывал ее лицо, удалял капельки крови с ее лба, которыми она потела, и покачивал, когда приступы боли спадали.

Джексон безучастно лежала, собираясь с силами. Она больше не сражалась с болью, ее сознание было пустым. Ее глаза расширились, и она взглянула на него беспомощно, безнадежно, когда очередной приступ начал овладевать ею. Люциан обнаружил, что ругается сквозь стиснутые зубы на древнем языке. Он дождался, пока ее не перестало тошнить, когда последние токсины выходили из организма, и лишь потом погрузил ее в сон.

Пока она спала, он осторожно вымыл ее тело, а затем убрал из комнаты все следы ее мучений. После чего нежно поднял Джексон на руки, прижав к своей груди. Она была такой легкой, такой изящной, ее косточки были такими хрупкими. Люциан зарылся лицом в ее волосы, скрывая слезы, блестевшие в его глазах, обжигающие их. Он пронес ее через подвал в свою спальню и положил в центр постели. Под простыней, которой он аккуратно укрыл ее, девушка была похожа на маленького ребенка.

Люциан присел и в течение долгого времени наблюдал за ней задумчивыми глазами. Когда она проснется, то будет полноценной карпаткой, нуждающейся в крови для поддержания своей жизни. Она будет не способна гулять под солнцем, ее кожа и глаза станут слишком чувствительными, чтобы можно было выносить свет. Будет ли она смотреть на него с ненавистью, с отвращением?