Тэмуджин. Книга 1

В последние дни Оэлун уже с нетерпением ждала прихода Даритая со сватами. Ждала, чтобы разом порвать с нудным беспокойством ожидания и со смутной надеждой на лучший исход, на то, что, может быть, все обойдется по-хорошему и останется все по-прежнему. Надежда эта, затаившись на самом донышке сердца, как Оэлун ни прогоняла ее, зная, что никогда она уже не сбудется и не вернется прежняя жизнь, когда они, казалось, властвовали над своей судьбой, как дурная птица упорно вила свое гнездо. Оэлун твердо знала, что как только она откажет Даритаю, нойоны тут же поделят их улус между собой.

«Что же нам останется после того дележа, – в который раз она с тайным страхом спрашивала себя. И каждый раз, подавляя тревогу, она внушала себе: – Должны же оставить хоть по небольшому стаду коров и кобыл. Ведь не такой был человек Есугей, чтобы детей его как безродных харачу оставить без корма…»

Вестей от Мэнлига, единственного человека, который присматривал за их улусом, давно не было. Резко сократились прежде в изобилии доставлявшиеся в их айл молочные продукты: масло, творог, арса. Возчики, пришедшие с последним обозом с осенних пастбищ, смущенно прятали глаза, говоря ей, что корма в этом году плохие и сильно сократился удой.

Оэлун чувствовала, что порядок в хозяйстве стремительно рушится, но сделать ничего не могла, зная, что от нее теперь ничего не зависит.

– И зачем ты себя так мучаешь? – говорила Сочигэл, пытаясь ее образумить. – Все равно нам теперь ничего не принадлежит.

Но с тем большей ревностью Оэлун следила за домашним хозяйством, за полусотней дойных коров и тремя десятками кобылиц, бывших при айле. Надеялась, что если даже весь остальной скот разберут сородичи, то эти останутся при них и она прокормит семью.

Боязнь перед будущим сделала ее бережливой. Если раньше шкуры и войлок, привозимые от многочисленных стад, Оэлун использовала без раздумий, без жалости раздаривала женщинам куреня, то теперь она берегла каждый кусок, заботливо складывая их в кожевенной юрте.

В один из вечеров, в поздних сумерках, в айл Есугея приехал гость. Вся семья собралась на ужин в большой юрте, когда снаружи раздался топот копыт.

Оэлун положила деревянный ковшик в котелок с дымящейся арсой и, сдерживая тревогу в груди, посмотрела на Сочигэл.

– Кажется, гость дальний, – сказал Тэмуджин, прислушиваясь к глухим лошадиным шагам, и встал с хоймора.

Выйдя из юрты, в густеющей тьме он увидел всадника на белом коне. Всадник молчал, но конь его Тэмуджину показался знакомым. Привыкнув к темноте, он с радостью в груди узнал жеребца Кокэчу.

– Это ты? – узнавая, наконец, в застывшем всаднике и самого Кокэчу, он пошел навстречу к нему. – Почему так долго не показывался?

Тот молча слез, подождал, пока Тэмуджин привязывал его коня, коротко сказал:

– Дел было много.

– Ну, пойдем в юрту.

Приподнимая полог, на мгновение выпуская из юрты яркий свет костра, Тэмуджин пропустил гостя вперед.

– Так это же Кокэчу! – воскликнула Сочигэл, оглядывая его с ног до головы. – Какой ты стал большой, Кокэчу!

Оэлун, прикрываясь рукой от огня, внимательно посмотрела на него и, заметив на его лице улыбку, не смогла скрыть успокоенного вздоха.

– Проходи, Кокэчу, садись, – пригласила она, снова берясь за ковшик и чаши, – отведай с нами белой пищи.

Братья выжидательно разглядывали молодого шамана.

Тэмуджин усадил гостя рядом с собой. Оэлун ему первому подала чашу с дымящейся арсой. Некоторое время все ели молча, давая гостю утолить голод. Тот ел неторопливо, с укоренившимся достоинством взрослого человека. Можно было подумать, что он сейчас не из степи приехал, одолев далекий путь, а только что вышел из-за стола в соседней юрте и здесь пробует пищу лишь для приличия, не желая обидеть хозяев. Глядя на него даже Хасар и Хачиун, обычно хищные и нетерпеливые в еде, выпрямили спины и с деланным равнодушием тянули арсу из своих чаш.

– Как поживают твои мать и отец? – выждав время, спросила Оэлун.

– Живут неплохо, но в последнее время отец болеет, из дома не выходит.

– Что же случилось? – обеспокоилась Оэлун. – Не опасная ли болезнь?

– Слава богам, опасного нет, только вот холода набрался в степи, – говорил Кокэчу, отставляя чашу. – В последний месяц ему много пришлось ездить и под дождем, и под ветром, вот и простудился.

– Пусть боги дадут ему силы.

Поговорив о новостях, Кокэчу, наконец, выложил главное.

– Я принес вам вести от моего отца, – сказал он и взглянул на Оэлун.

Та внимательно посмотрела на него и негромко сказала:

– Хасар, уведи всех младших в малую юрту.

Когда у очага остались одни старшие, Кокэчу сказал без обиняков: