Тэмуджин. Книга 1

Глядя на хмурых стариков, недобрые чувства испытывали и молодые: что-то важное, было видно им, сломалось со смертью Тодоена в безмятежном ходу жизни, чего-то необходимого лишилось племя, и теперь, казалось, в любое время все это мирное благополучие может провалиться в бездну.

В большой юрте готовили покойника в путь. Здесь тоже было много народу и было нестерпимо душно. Вдоль стен повыше восседали белобородые старейшины племени и старухи-родственницы, ближе к двери – сородичи помоложе.

На хойморе, глядя мертвыми, полуопущенными глазами под ноги входящим, сидел сам Тодоен, уже облаченный в лучшие свои одеяния, в черной выдровой шапке. Женщины часто меняли перед ним на столе блюда, чтобы он перед уходом отпробовал все из земной пищи, и время от времени разносили гостям чаши с вином.

Снаружи по очереди заходили другие гости, кланялись покойнику, им тоже подносили чаши и они, произнеся благопожелания о добром пути в другой мир и встрече с предками, выпивали и тут же выходили обратно: людей, ожидающих прощания с покойным, было еще много.

Тэмуджин сидел у самой двери, рядом с дядьями, и страдал от тошноты, от тяжелого воздуха в юрте, трупного запаха, смешанного с дымом ая-ганги и можжевельника, которые непрерывно воскуривали женщины вокруг покойника. В открытую дверь иногда заходило прохладное свежее дуновение, тогда Тэмуджин облегченно вдыхал полной грудью и, медленно выдохнув, терпел до следующего раза, чутко сторожа ноздрями чистый воздух снаружи.

Тоскливо блуждая взглядом по юрте, по сидящим вдоль стен людям, по знакомым и полузнакомым лицам, он вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд и, поведя глазами, увидел Таргудая. Тот сидел у правой стены, выше середины, и в тот миг, когда Тэмуджин заметил его взгляд, он быстро отвел глаза. Тэмуджин стал внимательно присматриваться к нему, искоса бросая на него взгляды из-под смеженных ресниц.

Толстый, темнолицый и пучеглазый, Таргудай был такой же, каким Тэмуджин запомнил его с прошлогоднего тайлгана. Тогда, на пиру борджигинских нойонов в их курене, он почти на всех смотрел сквозь плохо скрытое пренебрежение, на вопросы людей отвечал грубо, и часто, не дослушав собеседника, отворачивался в сторону. Злой и завистливый – услышал про него тогда Тэмуджин и теперь по лицу того было видно, что он не изменился.

Таргудай, скользя по юрте нарочито презрительным равнодушным взглядом, вновь на несколько мгновений остановился на нем, и Тэмуджин понял, что тот не забыл про него и тоже следит за ним. Тэмуджин знал, что все последнее время Таргудай был соперником отца Есугея и украл из их куреня табун кобылиц. «Глупый, видно, человек, – подумал он. – Разве настоящий нойон позарится на какие-то несколько кобылиц, чтобы из-за них уронить свое имя?»

Таргудай еще раз бегло посмотрел на него, и тут их взгляды встретились в упор. Тэмуджин не отвел от него взора. Глаза Таргудая от удивления и негодования расширились, а потом сузились, будто стараясь хорошенько рассмотреть его. Могущественный тайчиутский нойон, видно, был изумлен тем, что такой молодой парень смеет на него так дерзко и открыто смотреть в то время, когда многие взрослые нойоны при встрече с ним спешат отвести свои взгляды и уйти в сторону. Тэмуджин продолжал смотреть. В другое время тот, наверно, накинулся бы на него, взялся за кнут, но здесь было не место, и он, задержав на нем взор еще немного, будто запоминая, отвернулся.

XII

Вскоре после похорон Тодоена резко наступили холода. Задули осенние ветра, долгие, пронизывающие. Быстро облетели последние листочки на деревьях, и теперь оголившиеся тальники на берегу под резкими порывами зябко прижимались друг к другу.

По небу над Ононом теперь часто кочевали низкие серые тучи, приплывая из-за северных гор. Раза два выпадал ранний снег, но, пролежав день-другой, медленно стаивал под скудными лучами солнца, с трудом прорывавшими узкие бреши в облаках, высыхал под пронзительным степным ветром. Но все чувствовали: это последние силы умирающей осени, и со дня на день может прийти зима. Онон по берегам охватывало тонким льдом, а на середине тяжело перекатывалась темная, загустевшая как бычья кровь, вода.

Курень притих, и, казалось, наполовину обезлюдел. Малые дети, старики и старухи, за лето привыкшие к жаре и теплу, отсиживались у очагов, не выглядывая без нужды из юрт, пологи которых теперь были наглухо заткнуты. Да и большинство мужчин теперь находилось на осенних пастбищах, при стадах и табунах. Лишь по утрам и вечерам, когда айлы доили своих коров, суетливой беготней между юртами и крикливыми женскими голосами оживал курень. И снова все замирало до следующего раза. Из дымоходов жилых юрт непрерывно валил густой серый дым, прибиваясь под ветром к земле, клочьями уносился в степь.