Выбежавшие из большой юрты братья и за ними обе матери с Хоахчин и сестренкой Тумулун – они в это время сидели за полуденной едой – едва узнали его. Только шагов с трехсот братья стремглав один за другим бросились к нему навстречу, ссадили с коня и навалились со всех сторон, обнимая. Узнавая родные запахи, Тэмуджин едва сдерживал подступивший к горлу комок и целовал головы младшим братьям.
– Как ты вырос! – удивленно восхищался Хачиун, беря у него из рук поводья лошади. – Ты совсем как взрослый стал…
– А шея стала совсем как у дяди Бури Бухэ, – вторил Бэлгутэй, осторожно притрагиваясь к нему. – Твердая, как камень.
Тэмуджин, идя с ними к юрте, где у дверей степенно поджидали его женщины, так же удивлялся странно изменившимся и выросшим не меньше чем на полголовы братьям.
– Ты сильно вырос, сын мой, – мать обняла его, поцеловала в лоб и, морщась, вглядывалась ему в лицо. Тэмуджин заметил, как она стиснула зубы, чтобы не показать своих женских чувств. Дрогнувшим голосом она сказала: – Ну, заходи в свой дом и поклонись предкам.
Переступая порог, привыкая глазами к сумраку, Тэмуджин с радостью на сердце увидел на задней стене рядом с онгонами отцовское знамя. Не глядя по сторонам, он прошел на хоймор и сначала долго кланялся онгонам – каждому отдельно. Потом шагнул вперед, взял в руки запыленный, жесткий бунчук знамени и поцеловал его. Сзади мать подавала ему чашу с вином, Тэмуджин угостил каждого онгона, пролил тремя струями на бунчук, выпил сам и только тогда, вернув чашу матери, сел на хоймор. За ним опустились на свои места братья и матери.
Тэмуджин оглядел юрту: оружие на стенах, седла и сбруя на мужской стороне, сундуки – все было по-прежнему; посмотрел на очаг – каждый камень стоял на прежнем месте. Братья, смиренно опустив взгляды, выжидающе смотрели перед собой и Тэмуджин, глядя на них, с радостью чувствовал от них недетское к себе почтение и родственное тепло.
– Кокэчу предупредил нас, – говорила мать Оэлун, разливая по чашам дымящуюся арсу. – Сказал, что ты сначала сюда придешь. А хамниганы и на этот раз помогли нам перебраться через горы.
– А когда он это вам сказал? – удивляясь про себя, спросил Тэмуджин.
– Дней пятнадцать назад, в день полнолуния, – отвечала мать. – Он провожал нас с Керулена и брызгал в дорогу.
«Выходит, что он видел, как я бежал, – еще больше изумляясь, подумал Тэмуджин, и почему-то эта весть не понравилась ему. Наоборот, ему стало неприятно: – Как будто он знает каждый мой шаг и подглядывает за мной…»
– А где сейчас хамниганы? – спросил он.
– На прежнем месте стоят, – говорил посуровевший видом и голосом Хасар. Он, приосанившись, сидел по его правую руку. – Они сказали, чтобы мы к ним обращались каждый раз, когда будет нужда.
Мать накладывала в корытце перед Тэмуджином куски вареной гусятины.
– Вот, Хачиун с Бэлгутэем сегодня на заре охотились и настреляли на несколько дней, – говорила она. – Прошлое лето мы на зверином мясе прожили, а теперь вот на птицу перешли.
Тэмуджин вспомнил о том, как мать угощала гусиным мясом отца, когда тот приезжал домой от своих табунов.
– Онгутов здесь не было? – берясь за мясо, спросил Тэмуджин и невольно покосился на молчаливую Сочигэл.
– Ни там, на Керулене, ни здесь, на Ононе, слава западным богам, мы их ни разу еще не видели, – сказала Оэлун, с благодарностью оглядывалась на онгонов. – А если и появятся они, то Сочигэл-эхэ заступится за нас, прогонит их…
– Чего им тут у тайги искать, – беспечно усмехнулся Хасар. – Ведь они добычу берут большими стадами, сотнями голов, а на таких, как мы, и не смотрят.
Тэмуджин внимательно посмотрел на Сочигэл. Та подняла на него взгляд.
– Что, Тэмуджин-аха, ты удивлен словами матери? – спросила она. – Ты думал, что после смерти Бэктэра я стала вам врагом?
Тэмуджин молчал, выжидая. Отрезал мелкими кусками от гусиного крыла и клал себе в рот, медленно пережевывая.
– Нет уж, ты не отводи глаза, – Сочигэл требовательно смотрела на него, – давай уж мы с тобой сразу до конца обо всем договорим.
Тэмуджин отложил нож, молча посмотрел на нее.