Тэмуджин. Книга 2

– После того, как ты убил Бэктэра и тебя забрали нукеры Таргудая, прошло много времени, и у меня было о чем подумать. Поначалу я всех вас возненавидела, а потом, после долгих дум я поняла: без единства нам не выжить, не подняться вам, сыновьям Есугея, не вернуть отцовского улуса. Мне у своих сородичей онгутов делать нечего, меня там никто не ждет. Когда я услышала, что пришли мои соплеменники, я даже радости никакой в себе не почувствовала, хотя я уверена, что мои родные братья в этом войске пришельцев и, может быть, они сейчас разыскивают меня. Не греет мое сердце кровь родная, я вся стала вашей… хорошая или плохая, а уж давно ваша. Одна моя надежда – поднять этого моего сына, Бэлгутэя. Теперь я знаю, что ты, Тэмуджин, вернешь улус отца. Ты не погиб в плену у такого страшного человека, как Таргудай, а теперь смог и уйти от него. Тебя за человека считают такие хитрые и умные люди, как шаман Кокэчу и отец его Мэнлиг, значит, ты и вправду поднимешься. Но об одном тебя попрошу: не оставь моего Бэлгутэя. Пусть он будет защищен тобой от врагов и нужды, тогда и мое сердце успокоится. Я не требую клятвы, только скажи мне, матери, что ты как брата своего будешь всегда защищать моего сына…

Сочигэл горящими глазами смотрела на него, а Тэмуджин, чувствуя, как сваливается с него тяжелая ноша вины за Бэктэра и великое облегчение охватывает всю его душу, сказал:

– Налейте мне молока в отцовскую синюю чашу.

Оэлун с готовностью достала с полки чашу, налила ковшиком из подойника и поставила перед ним. Тэмуджин взял нож, которым он только что резал гусятину, полоснул по большому пальцу своей левой руки рядом со старым шрамом – от клятвы с Джамухой. Кровь струей полилась из раны, густо окропила молоко в чаше. Придавив рану, Тэмуджин подал ножик Бэлгутэю.

– Капни от своей руки.

Тот, еще не до конца понимая, торопливо надрезал и выцедил несколько капель. Тэмуджин поднял чашу и сказал:

– Сейчас мы с Бэлгутэем выпьем кровь друг у друга и станем не сводными, а родными братьями. И мать Сочигэл будет мне тоже родной матерью.

Отпив половину, он отдал чашу Бэлгутэю. Тот гулкими глотками допил до дна.

– Теперь мы с тобой стали родными, – сказал Тэмуджин, с улыбкой глядя на него. – Отныне ты будешь сидеть рядом с Хасаром, а Хачиун и Тэмугэ будут слушаться тебя так же, как Хасара и меня. Садись на свое место.

Бэлгутэй, покраснев от смущения, пересел на уступленное место Хачиуна.

– Такими и будут ваши места до конца наших дней, – провозгласил Тэмуджин и посмотрел на мать.

Та без слов достала домбо с архи, расставила чаши. Тэмуджин перехватил у нее тяжелую посудину, налил для мужчин по глотку.

– Выпьем за наш новый закон, и чтобы потом никто не посмел нарушать его.

Выпили разом. Тэмугэ закашлялся, сморщив лицо, на глаза его выступили слезы. Сочигэл стукнула его по спине, сунула в руки чашу с айраком. Тэмуджин налил снова – для матерей и старших братьев. Выпили.

– Теперь я спокойна, – сказала Сочигэл, вытерев слезу под краем глаза. – Теперь я за всех вас жизнь свою отдам, не раздумывая, пусть первой же молнией разразит меня Ясал Сагаан Тэнгэри, если я лгу… Эх, если бы боги дали мне разума немного раньше…

– Ну, не будем вспоминать плохое, – остановила ее донельзя довольная случившимся Оэлун. – Бэктэр теперь с отцом, а нам дальше налаживать жизнь…

– Да, Оэлун-эхэ, – согласилась та. – Давай-ка налей мне еще, чтобы в голове зашумело и мне сегодня больше ничего не надо…

Та налила ей полную чашу. Сочигэл жадно выхватила у нее из рук, осушила в три глотка.

«Многое изменилось в семье, пока меня не было дома, – подумал Тэмуджин. – Но все это, видно, к лучшему…»

Он вдруг почувствовал огромную усталость во всем теле и с виноватой улыбкой оглядел матерей и братьев:

– Давайте-ка я теперь посплю хорошенько, а то все эти дни я спал одним глазом, да на голой земле…

– Ложись, ложись на свое место, – тут же подхватила мать, вставая.

Она постелила ему новый войлок и выгоняла братьев из юрты:

– Потом поговорите с братом, а теперь не мешайте ему отдыхать…

Тэмуджин, едва сомкнув глаза, провалился в сон. Обе матери сидели рядышком у очага, взявшись за руки и глядя на спящего, неузнаваемо повзрослевшего Тэмуджина.

III

Тэмуджин заново привыкал к своему дому. Наслаждаясь свободой после плена и вниманием родных, отъедаясь от застарелого голода, два дня он предавался отдыху, не делая почти ничего, валяясь на шкурах и бродя по окрестностям стойбища.

Осмотрел своего жеребца. Тот не забыл его и сразу потянулся к нему, взволнованно храпя и вздрагивая.

– Кто-нибудь на него садился после меня? – спросил он у Хасара.

– Да он не дается никому, – махнул рукой тот. – Раньше при тебе я садился на него, а сейчас и прикоснуться к себе не дает. Так и проходил неоседланный весь год. А мы на своих конях ездили.

Пересмотрел оружие. Саадаки, хоромго и два его лука, разогнутые, без тетив, были спрятаны в отцовский сундук; копье и три мадаги, по-прежнему остро отточенные, висели на стене. Братья бережно хранили его оружие.

– Много стрел потерялось?

Братья потупили взоры.