«Это Кокэчу его уговорил, и это хороший знак, – размышляла про себя Оэлун. – Исчезнув в прошлом году в самое трудное время, он сейчас не появился бы, если дела наши были слишком уж плохи. Все это время он, конечно, разведывал о Тэмуджине в тайчиутской ставке, выжидал, что с ним теперь будет, не собирается ли его казнить Таргудай. И выждав, уверившись, что Тэмуджин выживет, пришел сам. Теперь он рассчитывает на будущее, на то время, когда сыновья Есугея встанут на ноги, чтобы не пришлось ему моргать перед ними глазами».
Восемь сероватых юрт теперь виднелись вдали от их стойбища, на пологом снежном склоне, и Оэлун и ее домочадцам становилось тепло на душе, когда по утрам они видели белый, парный в морозном воздухе дым, тонко поднимающийся от них к небу. Видно было у того стойбища косяк лошадей в полторы сотни голов, десятка три коров с телятами и небольшое стадо овец. Маленькими, еле видимыми точками шевелились среди крошечных юрт люди, напоминая им, что не одни они в этом мире, что есть и другие подобные им существа.
– Теперь нам не так страшны и звери и разбойники, – говорила Хоахчин. – Не каждый волк или человек нападет на нас, когда на виду другие люди.
Хасар с братьями поначалу порывались было съездить и проведать новых соседей, но Оэлун запретила им показывать свое нетерпение перед приезжими.
Вскоре Мэнлиг приехал к ним с тремя навьюченными лошадьми и привез в больших, тяжелых мешках арсу и хурут.
XV
Поздней осенью прошлого года Мэнлиг, после того как, пометавшись в отчаянии, не зная, как сдержать свое слово, данное умирающему Есугею спасти его улус, получил от своего старшего сына Кокэчу совет не вмешиваться в эту свару, и оставшееся без призора владение Есугея вместе с его войском беспрепятственно перешло к тайчиутам, он тихо отошел в сторону, уведя за собой пятерых молодых нукеров из охранной сотни покойного нойона вместе с их семьями.
Покочевав в поисках укромного места по разным урочищам южнее Хурха, так и не найдя ничего подходящего, перед самой зимой он ушел со своими людьми на средний Керулен, на земли крупного и независимого рода джадаран. Поклонившись главному нойону рода Хара Хадану, Мэнлиг поднес ему в подарок десять собольих шкурок и попросился кочевать рядом с ним. Тот расспросил его и, узнав, что он отец молодого шамана Кокэчу, слухи о способностях которого шли уже и по Керулену, не отказал ему, спросив лишь одно:
– Время сейчас неспокойное, неизвестно, что будет с нами завтра. Если начнется грызня между родами и у нас будет нужда, ты сможешь привлечь на нашу сторону хоть какую-то часть бывших воинов Есугея?
– Если хорошенько постараться, можно и все его войско целиком переманить, – не задумываясь, ответил ему Мэнлиг. – Исконного их вождя Есугея-нойона нет, а Таргудай им не хозяин.
«Так или нет на самом деле, еще неизвестно, – думал он при этом. – Но выбора нет, пока надо сказать так, чтобы ублажить этого нойона…»
После таких его слов Хара Хадан дал ему право кочевать рядом с его родом на равных со всеми, не требуя ничего взамен. И Мэнлиг, заняв небольшое урочище по реке Сариг на северной окраине джадаранских владений, зажил здесь тихо и незаметно.
Жил он в своем стойбище замкнуто, почти не знаясь ни с кем, не пытаясь сблизиться ни с нойонами джадаранов, ни с их харачу. Нукеры, пришедшие с ним, были воины отборные, им же самим обученные, и свое небольшое владение с табуном лошадей и дойными коровами от случайных разбойников они могли отстоять, а с окрестными куренями и айлами они не враждовали.
Отойдя от борджигинов, Мэнлиг теперь издали следил за тем, что у них делается, узнавая все новости от Кокэчу. После того, как сын своим не по-детски мудрым советом помог ему избавиться от участия в спорах между киятами и тайчиутами, Мэнлиг окончательно отбросил свое отцовское пренебрежение к нему, как к малолетнему своему отпрыску, и теперь смотрел на него как на равного, чутко прислушиваясь к его словам, вдумываясь в привезенные им новости.