Тэмуджин. Книга 4

Еще одна цель, на которую он намеревался, начиная разговор с вождями, была в том, что, убедив всех монгольских нойонов в благости единого порядка, можно было бы сообща приструнить Таргудая, заставить его покориться общему договору. Он верил, что и борджигинские нойоны, устав от своих смут и драк, поймут, что единственное спасение для всех – в установлении общего согласия. А там можно было бы без лишнего шума потребовать от Таргудая и старый долг – заставить вернуть отцовское наследство. И тому волей или неволей пришлось бы подчиниться, когда все вокруг станут почитать единый закон. Но теперь, когда нойоны отказались от его предложения и снова каждый был за себя, нечего было ждать легкого возвращения долга от Таргудая. Тэмуджин думал об этом, и тревога его в отношении тайчиутского нойона усиливалась; чем больше он думал об этом, тем тяжелее становилось у него на душе. Хотя тот и перестал быть прямой угрозой и нападать на него первым не стал бы, однако чтобы он добровольно отдал тысячные табуны и подданных, которых он увел, – в это трудно было поверить. И вообще теперь, после разговора с керуленскими нойонами, не приходилось рассчитывать на какую-нибудь устойчивость в жизни, в таком положении в любое время могло случиться что-нибудь страшное, непоправимое.

«Ясно, что недолго протянется эта мирная жизнь, – разочарованно думал он. – Опять вспыхнет какая-нибудь свара, кто-то сдуру или спьяну нападет на другого, угонит табун – и снова будет война, убийства, грабеж. Так и будет продолжаться этот беспорядок, никому не будет покоя, никто не будет в безопасности… Живя с такими людьми, надо быть готовым ко всему… – окончательно решил он и после недолгих раздумий твердо установил: – Остается одно: как можно лучше укреплять свой улус и главное – усиливать свое войско».

Прежде, когда Тэмуджин еще не вернул отцовского войска и скитался в одиночестве, он твердо надеялся на хана Тогорила, что тот ему поможет, пригрозит Таргудаю и заставит все вернуть. Ничего несбыточного в том ему не виделось – Тогорил сам обещал это сделать, а после того как он помог собрать отцовский улус Джамухе, уже никаких сомнений в этом не оставалось. Однако теперь, после меркитского похода, когда он вблизи разглядел истинное нутро кереитского хана – его скрытую хитрость и жадность, он сам не хотел слишком задалживаться перед ним: тот ничего без выгоды не станет делать и возьмет за это немало. Угонит борджигинские табуны, целые роды оставит нищими, и придется за это краснеть перед соплеменниками ему, сыну Есугея. Не хотел он вмешивать в это дело и Джамуху с его войском: получилось бы, что он вновь разжигает войну между борджигинами и керуленскими родами. И, отказавшись в мыслях от помощи друзей-властителей, он оставался один на один в этом нерешенном противостоянии с могущественным тайчиутским нойоном.

«Но долг от Таргудая потребовать надо, – крепко держался он за старую мысль, – и сделать это нужно во что бы то ни стало. Иначе меня не будут уважать. Ограбленный и не борющийся за возврат своего имущества не достоин уважения. Многие сейчас, должно быть, смотрят на меня и ждут, как я в таком положении поступлю. Ждет, конечно, и сам Таргудай…»

Так и не решив все окончательно, смутно надеясь на то, что со временем дело как-нибудь прояснится и станет видно, как вернее всего ему поступить, он решил взяться за наведение порядка в своем войске, за то, чтобы оно стало в его руках послушным и могучим оружием.

На второй день после того, как уехали от него керуленские нойоны, он послал за Мэнлигом. Тот прибыл сразу, и они полдня проговорили наедине. Тэмуджин дотошно расспрашивал старого нукера о том, как его отец, Есугей-нойон, правил своим улусом и войском: что в этом деле было главным, какие у него бывали трудности. Мэнлиг, явно одобряя его стремление и проникнувшись важностью дела, долго рассказывал ему обо всем, подробно отвечая на вопросы.

– Главная сила нойона – в его войске, – объяснял он, – не в богатстве и не в родовитости. Только оно дает ему вес среди других. Поэтому умный нойон холит и лелеет свое войско, без устали обучает его, как воин обучает боевого коня. Такого нойона, у которого сильное войско, все боятся, мало кто осмелится его задевать, ведь задевают слабых. Поэтому твой отец неустанно проводил учения в войске, усиливал его. После татарской войны он установил такой порядок: один раз в пять дней проводить учения по сотням, раз в месяц – тысячные учения, и один раз в три месяца – выходить на учения всем тумэном. И строго следил за этим. А я свою охранную сотню обучал все свободные дни, когда не было поездок или каких-нибудь дел по улусу. Но люди ленивы, им бы лишний раз поваляться в юрте и попить архи, чем садиться в седло и скакать с саблей или копьем в руках. Главная трудность была в том, что люди неохотно выходили на учения, противились, искали отговорки, а сотникам приходилось с плетьми ходить по юртам, загонять их в строй.

– А как сделать так, чтобы люди не противились, не ленились?