Тэмуджин. Книга 4

Помедлив, он сказал, только чтобы не молчать:

– Ладно, пусть будет так.

На самом же деле он еле сдерживал себя, чтобы не возмутиться открыто, не обвинить анду в обмане. Принятие в их круг стольких людей со стороны намного уменьшало долю добычи каждого участника, и подданные Тэмуджина при этом должны были быть сильно ущемлены.

«Он что, совсем ничего не понимает? Или притворяется? – недоумевая, распалялся сердцем Тэмуджин. – Об этом он должен был сказать сразу, перед выходом, тогда и я мог бы добавить к своим такое же число воинов, чтобы моему улусу досталась не меньшая доля. Чем же это не обман?!»

Джамуха, видно, восприняв слова Тэмуджина как согласие с включением посторонних людей в их охоту, вдруг развеселился и заговорил без умолку, навязывая ему беседу, расспрашивая его о чем-то.

Тэмуджин, подавленный внутренне, вполуха слушая, скупо отвечал на его вопросы и думал о своем:

«И что это за люди у меня в друзьях? То в меркитском походе Тогорил-хан обманывал с добычей, угонял табуны, а сейчас и анда начал хитрить. А ведь это мои самые близкие люди… И что об этом народ подумает? Мои подданные будут возмущены: что это я за нойон, если согласился с такой несправедливостью. Могут и заподозрить, что за их счет веду какую-то свою игру вместе с андой… А посмотрят на это другие соплеменники и решат, что главный здесь Джамуха, раз взял столько народа, а меня ограничил меньшим числом…»

Обожженный негодованием, не зная, как поступить в этом двусмысленном положении, в котором вдруг оказался, он всю оставшуюся дорогу ехал, замкнувшись в себе, перестав отвечать на слова анды, который, не обращая внимания на его состояние, оставался веселым и разговорчивым, болтал обо всем подряд и весело хохотал. Веселье его подогревалось тем, что он дважды приотставал от Тэмуджина и незаметно прикладывался к маленькому туеску, который носил в суме, притороченной к седлу.

Они прибыли на место сбора перед полуднем. В стороне от черневшего в низине куреня, на склонах сопок отдельными толпами расположились войсковые тысячи. Тэмуджин, вглядевшись, насчитал там всего семь отрядов.

По уговору, облавное войско из обоих улусов должно было подойти в первой половине дня. Обычно по прибытии всех отрядов нойоны производили смотр, проверяли добротность коней, оружия, снаряжения.

Их встретил тэмуджиновский тысячник Сухэ, чей курень стоял неподалеку, – воин с седеющей, коротко подстриженной бородой под широкой, как у быка, скулой. Уже зная, что тобши на нынешней охоте – Джамуха, тысячник остановил коня перед ним, перед этим приветственно кивнув Тэмуджину.

– Большая часть войска собралась, остались три отряда с южных куреней, – доложил он.

Джамуха, важно приосанившись в седле, оглядывая склоны сопок, на которых расположились войска, строго спрашивал:

– Какие тысячи подошли?

– Пять тысяч Тэмуджина-нойона и ваши две ближние тысячи.

У Джамухи недовольно надвинулись брови. Хмурым взглядом окинув еще раз склоны, он спросил:

– А от других джадаранских отрядов вестей не было?

– От каких других отрядов? – непонимающе глядя на него, переспросил тысячник.

– Я спрашиваю, от других войск никаких вестей не было? – вдруг раздражаясь и повышая голос, повторил Джамуха.

Тысячник недоуменно посмотрел на Тэмуджина, безмолвно спрашивая его, должны ли были прийти другие отряды. Тэмуджин утвердительно кивнул.

– Нет, – помедлив, сухо ответил тысячник. – Ни о каких других отрядах я ничего не слышал.

– А киятские нойоны, дядья моего анды? – продолжал расспрашивать его Джамуха.

– Их тоже не было.

«И эти вдобавок ко всем! – внутренне оторопел Тэмуджин. – Их ведь тоже немало… а они уж заявятся всем скопом, стесняться не будут…»

Переполненный клокочущим возмущением, едва сдерживая себя, он напряженно раздумывал: а не отозвать ли Джамуху в сторонку, чтобы осадить его, поставить на место и потребовать отправить лишние отряды обратно – или промолчать, сделав вид, что ничего особенного не случилось.

Напряженный и злой от возникшего затруднения, он с усилием переборол себя, чтобы не поддаться охватившим его чувствам. Наконец, успокаиваясь, решил: «Сейчас нужно промолчать, иначе будет спор, ругань – анда невоздержан на слова, – а это ни к чему хорошему не приведет и будет выглядеть глупо. И хуже всего при этом буду выглядеть я: выйдет так, что Джамуха не очень-то высоко ставит меня. Какие мы тогда с ним анды, какая это дружба? Так и откроется перед всеми наша слабость…»

Задумчиво опустив взгляд, он выжидающе молчал, пока Джамуха разговаривал с его тысячником.

Наконец тот сказал:

– Ладно, проедем к войску.

Тысячник со все еще недоуменным лицом, повернув каурого жеребца, первым тронул рысью, повел их к середине расположенных полукругом отрядов, на приготовленный для них стан. Там уже разгорался яркий огонь из смолистых сосновых сучьев. У костра хлопотали несколько молодых воинов, сбрасывали на снег подвезенные на вьючных лошадях дрова, подбрасывали их в огонь.