Увидев приближающегося Тэмуджина, Джамуха замолчал и взмахом руки отпустил своих. Тэмуджин коротко передал ему слова старейшины. Выслушав его, тот досадливо фыркнул, поерзал в седле (он, видно, собирался вновь побрызгать богам и отдохнуть перед охотой).
Помолчав, он раздраженно сказал:
– Эти старики мне еще дома надоели: так нельзя, по-другому нельзя. Теперь и здесь начинают мешаться. Зря мы их взяли…
Тэмуджин с трудом сдержал желание осадить его, повысить голос. Анда все больше раздражал его. Но, подавив вздох, он лишь негромко сказал:
– Они правильно говорят. Подумай, как бы нам не потерять добычу.
– Ладно, еще раз брызнем богам и двинемся, – заметив, как недовольно сдвинулись брови Тэмуджина, сказал: – Мы ведь днем брызгали западным, надо и восточным подать, чтобы не рассердились.
В глубоких сумерках разделились на две части и с темнотой тронули вверх по реке, продвигаясь по обоим берегам. На чистом небе густо высыпали и ярко светили звезды, и в белом полусумраке отчетливо проглядывался путь. В свежем рыхлом снегу заглушался топот тысяч копыт, слышно было мерное дыхание лошадей.
Тэмуджин со своими тысячами шел по правому берегу, следом шли войска его дядей. Еще перед тем, как выступить, когда брызгали восточным богам, нойоны мимоходом посовещались о порядке движения войска, и старик Сарахай сказал:
– Лучше всего будет, если кияты пойдут своим крылом, а джадараны – своим. Предки с неба увидят, что потомки держатся по порядку, по своим родам, и будут довольны, а потому и лучше помогут в охоте.
Его слова сочли верными, и теперь все кияты, желая того или нет, шли в одном крыле.
Тэмуджин видел, что дядья и двоюродные братья ведут себя при нем стесненно, с явным отчуждением по отношению к нему. При первой встрече, лишь едва кивнув ему, они больше не смотрели в его сторону, стараясь держаться поближе к Джамухе. Теперь же, попав в одно крыло с Тэмуджином, они должны были подчиняться ему, так как по количеству войск он был старшим в крыле и потому мог им приказывать: двигаться быстрее или, наоборот, замедлить движение, растянуться или сомкнуться, мог снять их из цепи и направить в другое место. И те, не зная, как им теперь вести себя, издали посматривали на него, не приближаясь, держась при своих отрядах.
Перед рассветом войска подошли к опушке. Здесь был край большой котловины между двумя горными отрогами, с широкой низиной посередине, сплошь заросшей тайгой. По низине с гор спускался Керулен, уже скованный льдом и покрытый снегом. Лишь в немногих местах, на поворотах да на каменистых раскатах, еще оставались полыньи, с которых поднимался густой белый пар.
Перед опушкой Тэмуджин остановил свое крыло. С посыльными он пригласил своих дядей и двоюродных братьев. Дождавшись, когда те подъехали, вместе с Кокэчу и другими шаманами начал молебен богам и духам тайги.
Расчистив место от снега, разожгли маленький бездымный костер из сухих березовых сучьев. Кокэчу подносил жертвы мясом и кровью черного жеребца, которого тут же наскоро зарезали и разделали несколько ближних нукеров из старых подданных Есугея. Нойоны и тысячники стояли кругом. Сзади, растянувшись по заснеженному берегу тонкой извилистой колонной, замерло войско.
Молились долго. До утренних сумерек Кокэчу выплеснул тринадцать чаш горячей крови в восемь сторон неба, вполголоса проговаривая на древнем языке свои призывания. Стоящие вокруг из его невнятной речи улавливали лишь имена богов и духов местности да немногие, до неузнаваемости измененные монгольские слова.
Когда рассвело, другой шаман помолился западным богам, затем старший из киятов Алтан-нойон подносил предкам от всех сородичей, проговаривая обычные слова с просьбой о помощи в трудном деле. Видимо, не осмелившись тревожить дальних предков, он обращался лишь к ближним, начиная от деда своего Хабул-хана, и отчетливо поминал среди других и своего двоюродного брата Есугея-нойона. Тэмуджин, услышав из его уст имя своего отца, усмехнулся: «Побаивается все-таки. Не любил, а почтение перед ним не показать не смеет…»
Побрызгав, выпили все по чаше архи, бросили вверх, глядя, как упадет чаша, будет ли удача. В конце всего, разъезжаясь между деревьями, развешивали на ветвях клочки конских грив, ножами отрезая их от своих лошадей.
На другом берегу реки так же молились джадараны; в предутренней тишине доносились их голоса.
Закончив молитву, Тэмуджин вместе с Боорчи, Джэлмэ, Кокэчу, Мэнлигом, братьями, дядьями и тысячниками большой толпой поехали через замерзшую реку к Джамухе. Тот уже поджидал их, стоя в окружении своих сородичей и тысячников, шагах в пятидесяти от берега. Сойдясь вместе, они посовещались напоследок перед охотой.
Джамуха, как тобши, по правилам охоты должен был оставаться на месте, «пристегивая» на себе основания обоих крыльев облавы[12]
. Войска же, выдвигаясь в обе стороны тоненькими вереницами, должны были бесшумно пройти в охват и, окружив таежную котловину на расстоянии дня пути, сомкнуться концами крыльев под дальней, едва видимой отсюда поперечной горой.