Темза. Священная река

Но, если мы хотим услышать подлинную музыку XIX столетия, нам следует обратиться к Чарльзу Диккенсу – к великому символическому прозаику того времени. Для Диккенса Темза была прежде всего рекой слез и мрака. В своих ранних журналистских очерках, подражая стилю популярных городских авторов, подобных Пирсу Игану, он описывал пароходные экскурсии по Темзе и прочие речные удовольствия. Но истинное его ощущение реки было глубже и темней любого напускного оптимизма. На берегу Темзы он расстался с надеждой. В двенадцать лет ему пришлось поступить работать на фабрику Уоррена по производству ваксы (Хангерфорд-стэрз, 30). С полным правом можно сказать, что впоследствии его воображению не давало покоя это “шаткое, полуразрушенное старое здание, стоявшее, конечно же, у самой реки”, как он сам позднее описал его в мемуарах. В “Николасе Никльби” (1839) оно превратилось в гниющий дом у пристани на Темзе, в “Лавке древностей” (1841) – в “подточенный крысами” летний домик на ее берегу, в “Оливере Твисте” (1838) – в логово Билла Сайкса на острове Джекоба близ Бермондси.

Темза течет сквозь прозу Диккенса точно так же, как она течет сквозь Лондон. Это река, которая “плещется в столбы и сваи и в железные причальные кольца, скрывая странные предметы в своем иле, унося тела самоубийц и утопленников быстрее, чем это было бы прилично для ночных похорон[65]… кажется такой широкой и огромной, такой молчаливой и пасмурной, являет собою такое подобие смерти в самом средоточии жизни большого города[66]…” До Диккенса ни один из писателей не выражал с такой силой присущее реке тоскливое, мрачное начало. То была скрытная, дымная, туманная река, ночная река и потому – река тайн. В “Холодном доме” (1853) Темза “наводила ужас – она была такая мрачная и словно затаившаяся, так быстро ползла между низкими плоскими берегами, была так густо испещрена какими-то тенями и предметами с неясными, призрачными очертаниями, казалась такой мертвенной и таинственной”[67]. Широкая, темная и дикая, она несет где-то внутри себя тяжкий груз Лондона. В очерке 1860 года “Ночные прогулки”, где голос Диккенса звучит как заунывная песнь о городском мраке, он пишет, что ему чудилось, будто “сам необъятный Лондон своей тяжелой тенью навис над рекой”[68].

У Диккенса нет, кажется, ни одного романа, где не присутствовала бы Темза, где она бы не несла бремя его навязчивых идей; при этом он очень хорошо понимал ее природу, и можно не сомневаться, что он всегда знал, в какой стадии прилива или отлива она находится. Это составляет важный аспект “Больших надежд” (1861). Он написал однажды, что его интересует “романтическая сторона обыденности”, однако его видение Темзы выходит за рамки романтических и мелодраматических представлений. Инстинктивно, благодаря неким косвенным воздействиям он обрел ощущение древней истории Темзы как могилы и жертвенного места.

В этом плане из всех его “речных” романов самое сильное действие оказывает “Наш общий друг” (1865), который начинается на Темзе между Саутуоркским и Лондонским мостами. По реке плывет “грязная и подозрительная с виду лодка”[69], где сидят старик Хэксем и его дочь Лиззи. Девушка гребет, а ее отец высматривает трупы утопленников. Лодка покрыта “илом и речной тиной”, вода Темзы темна, взгляд девушки выражает “страх и отвращение”. Это первобытная река, чуждая и враждебная человеческой жизни; примерно так Диккенс мог бы описывать Стикс или Ахерон. В его очерке “Работный дом в Уоппинге” (1861) у реки возникает “склизкое существо, отдаленно напоминавшее лоснящегося от грязи молодого человека с опухшим землистым лицом. Оно могло сойти за младшего сына этой грязной старухи Темзы”[70]. Диккенс называет его “привидением”, и поистине этот человек чрезвычайно похож на извлеченный из Темзы труп утопленника. “Привидение” стало духом-хранителем реки или ее жрецом. Можно добавить, что “Наш общий друг” – это, помимо прочего, история воскресения человека, брошенного в речные воды. Иные пропадают в них навсегда; кое-кому удается выбраться. Представление Диккенса о реке значительно тем, что в нем старинный миф соединяется с городской действительностью, и благодаря этому древние силы, живущие в Темзе, получают зримое выражение в образах нечистой, миазматический реки XIX столетия.