Темза. Священная река

Деревушки среди болот всегда были меньше и располагались более изолированно, чем на твердой суше. По поводу Хандред-оф-Ху – территории между Темзой и рекой Медуэй – было сказано, что “это место Господь сделал в последнюю очередь и так торопился, что не доделал”. Один здешний священник написал, что “тут, как считалось, глухой угол, дикое место, где человек по доброй воле жить не будет”. Да, место и правда дикое – точнее, с некими чертами дикости. Не природа создает эту дикость, а безлюдье. Это не людское место. В Хандред-оф-Ху можно идти вдоль дамбы, между рекой и травой, милю за милей и не встретить ни единой души. В прошлом это был край контрабандистов. Деревушка Оллхэллоуз, как писал в XVIII веке любитель старины Эдвард Хейстед, пребывала в “чрезвычайно заброшенном и печальном положении”. В XIX столетии на острова Грейн и Шеппи мало кто заглядывал. Жители первого из них – Паннелы, Уилсоны и Фраи – считали себя некоей особой расой. За весь XIX век население Сент-Мэриз-Ху увеличилось только на четыре человека. Полуостров Ист-Тилбери и отдаленный остров Кэнви были в свое время совершенно отчуждены от общего хода жизни. Обитателей низовий Темзы называли “скелетами”, “мертвяками”. Городки, которые здесь имелись, – такие, как Грейвзенд, Гринхайт, Грейз, Эрит, – могли существовать потому, что были построены на немногих участках твердой суши. Под Гринхайтом – мел, под Эритом – гравий.

Здесь встречаются названия, которые кажутся некоей формой атавистический памяти, голосом древнего, позабытого прошлого. Названия таких деревень, как Фоббинг и Коррингем, Макинг и Террок, существуют уже тысячу лет. Водный участок от входа в Медуэйский канал до Шорна именовался Отхожим местом, от Шорна до Хайема – Ямой. От Грейвзенда до Тилбери река называлась Блокгаузом (поскольку в Тилбери был форт) или, неизвестно почему, Джеркгаузом (Jerkhouse). Смысл некоторых других названий, однако, вполне понятен. Широкий участок реки от Грейвзенда и Тилбери в сторону моря называется Надеждой (the Hope). Ископаемый лес близ Уэст-Террока, сохранившийся с древних времен, именуется “Корни”. В регионе, где столетие за столетием мало что менялось, долго держатся старые названия. Хейвенгор происходит от англосаксонского gore, означавшего треугольный участок земли. Мэплин – от mapples, что означает ветки, из которых делали метлы. Холи-хейвен (Святая гавань) превратилась за столетие в Хоул-хейвен (Яму-гавань).

Здесь во все времена много болели. Согласно оценкам, в XVII и XVIII веках почти половина населения страдала от малярии, которую называли попросту “лихоманкой”. Уильям Ламбард в “Прогулке по Кенту” (1576) заметил: “‘Ху’ происходит от староанглийского ‘Хо’, означающего печаль или болезнь. Вполне подходящее название для этого нездорового округа”. В своем “Путешествии по всему острову Великобритания” (1724–1726) Дефо пишет, что среди болот иные мужчины имеют на протяжении жизни “пять-шесть, а то и четырнадцать-пятнадцать жен” не столько из-за похотливости, сколько из-за высокой смертности. Мужчины, выросшие на болотах, “привычны к месту”, а вот женщины, которых они берут в жены в краях, “лежащих выше”, куда более уязвимы. “Перемещаясь из родного им воздуха в болота с их туманами и сыростью, они тут же делаются бледными, заболевают лихорадкой и редко выдерживают долее полугода”. Два ряда могильных плит в сумрачном начале “Больших надежд” Диккенса – без сомнения, следствие детской малярии. Лица у обитателей этих заразных мест, как писали в XVIII веке, были “тускло-желтые”, и нередко можно было увидеть, как “бедняк, его жена и пятеро-шестеро детишек жмутся в хижине к очагу и все до единого трясутся в лихорадке”. Детям давали опиум, способный, как считалось, уберечь их от заразы, и они становились “одуревшими” и “сморщенными, как обезьянки”; взрослые же предавались безудержному пьянству.

Многие приплывали в эстуарий поохотиться, но зачастую “возвращались, нагруженные эссекской лихорадкой, которая перевешивала всех подстреленных птиц”. В XIX веке местные жители нередко спрашивали друг друга: “Ну как, была у тебя уже лихорадка этой весной?” Парламентский комитет, созданный в 1864 году, выяснил, что разносчик инфекции – вездесущий малярийный комар, который плодится в застойных водах болот. Возбудитель болезни получил название Plasmodium vivax. Легче ли это для понимания, чем былые разговоры о “миазматических болотных испарениях”?