Тень

– Отвечайте!

– Я должен был убить вас и Рудницкого, ничего больше, клянусь!

– Тогда зачем вся эта интрига с малышкой Корсаковой?

– Вы вышли целым из всех нападений, и они начали мне угрожать. Я подумал, что, если скомпрометирую вас в глазах царя, вы вернетесь в свое имение, а там…

– Меня легче будет убить, – закончил иронично Самарин. – Но зачем? Коль нападение на дворец организовали большевики, в чем я провинился перед Проклятыми? Поскольку они охотились на меня задолго до моего посещения петербургского анклава. Тогда в Варшаве тот фехтовальщик, что чуть не убил меня, – это ваших рук дело?

Глобачев не ответил, он смотрел вдаль, словно стены не составляли для него преграды. Самарин терпеливо ждал, он знал, что это естественная реакция. После сильного напряжения и пыток разум силился ускорить регенерацию организма, вводя тело в своего рода транс или сон.

– Да, это я его нанял, – через минуту ответил Глобачев.

Голос жандарма звучал странно глухо, словно доносился из-за стены.

– Зачем эта охота на меня и Олафа?

– Я не знаю, в подобных условиях лучше не задавать вопросов, однако как-то случайно я услышал разговор про вас, в котором прозвучало слово «нефилим».

– И что это?

– Без малейшего понятия, – равнодушно произнес жандарм.

– Кто отдавал вам приказы? Проклятые?

– Нет. Не непосредственно, только раз я видел одного из них. Преимущественно мне отдавал приказы кто-то из гильдии, хотя те маги не скрывали, кто за ними стоит.

– Вы знаете кого-то из них?

– В самом начале, как раз после того, как они заключили со мной контракт, я выследил одного. Этот человек использовал имя Попович. Ефим Попович. Он жил на Камчатской, недалеко от кладбища.

– А потом?

– Я видел, на что они способны, поэтому больше не отважился следить.

– Эта гильдия имеет название?

– Да, Amici Mortis.

Самарин кивнул, последний кусок мозаики встал на свое место.

– Что со мной будет? – спросил Глобачев, поднимая взгляд.

В его глазах не было надежды, похоже, он смирился с судьбой.

– Вы ведь знаете…

– Сделайте это сейчас, морфий перестает действовать, – попросил он.

Самарин вынул револьвер из кобуры и, приставив дуло к подбородку жандарма, спустил курок. Грохот почти оглушил его, стены небольшого помещения усилили звук выстрела.

Двери камеры с треском открылись, и на пороге замер вахмистр с оружием в руках.

– Что происходит? – выкрикнул он.

– Генерал Глобачев совершил самоубийство, – спокойно ответил Самарин. – Прошу заняться телом.

– Слушаюсь, ваше превосходительство!

* * *

Самарин прикрыл глаза и встал под струи горячего душа. Вода безжалостно хлестала плечи – он открыл оба крана на максимум, – но генерал только опустил голову. Постепенно напряжение в мышцах отступило, и Самарин осторожно наклонился вперед, после чего с хрустом расправил плечи. Внезапно он ощутил волчий голод.

Он надел пижаму, не застегивая пуговиц, протер ладонью запотевшее зеркало. Зеркальная поверхность показала ему мужчину с едва посеребренными висками и заостренными от усталости чертами лица.

– Может, следовало остаться в армии? – буркнул он. – Эта дворцовая жизнь меня доконает.

Офицер пошел в кухню и впервые пожалел, что в апартаментах не ночует никто из слуг. Наверное, еда хранилась где-то в другом месте, в шкафу он нашел только кусок черствого хлеба. Он посмотрел на настенные часы: почти полночь. Мысль, что он пойдет спать голодным, неожиданно его порадовала. «Нужно будет где-то спрятать парочку консервов, – подумал он. – Кто знает, вдруг пригодятся?»

Ощутив порыв холодного ветра по спине, он резко обернулся, зажав в руке кухонный нож.

– Это только я, твоя законная жена, – иронично произнесла Анна. – Где ты был столько времени?

– Улаживал некоторые дела, – ответил он, обнимая жену.

– Похоже, эффективно, коль царь передал тебе благодарность.

– Что?

Анна взяла его за руку и повела в спальню. На ночном столике лежали открытый конверт и небольшая серебряная шкатулка.

– Я прочитала письмо, хотя оно было адресовано тебе, – проинформировала она. – Я беспокоилась, поскольку на конверте не было печати канцелярии, только подпись его величества. От руки. И это письмо какое-то странное. Император благодарит тебя, но не пишет за что! И передает подарок мне. К тому же не использует наши титулы, а только имена и отчества. Мы впали в немилость? – тихо спросила она. – Это моя вина?

– Как раз наоборот, – заверил Самарин.

Он поднял лист бумаги, проверяя водяной знак.

– Это личная почтовая бумага царя, – сказал он. – Император опускает титулы только в отношении тех, кого считает членом семьи.

– То есть…

– Да, можно сказать, что мы достигли самого пика дворцовой карьеры, – подтвердил он с иронией. – Теперь ты можешь разговаривать с мадам Вырубовой как равная с равной.

– Не дождется! – фыркнула Анна. – А что с этим? – Она показала на шкатулку.

Офицер открыл крышку, внутри лежал серебряный, украшенный бриллиантами браслет и чек на пятьсот рублей.

– Не знаю, стоит ли мне это принимать.

– Конечно, стоит. Все дамы будут тебе завидовать.

– Правда?

– Ну это же не медаль «За взятие Варшавы»! – пожурил жену генерал.